Кларк Смит - Дверь на Сатурн [сборник litres]

В самой середине одной из этих пустынь, далеко за горами, когда-то бывшими побережьем океана, я нашел широкую и извилистую долину, еще дальше уходящую вглубь этого ужасного мира.

Она была обнесена стеной обрывистых скал с подпорками и башенками ржаво-красного камня, из которого древние моря выточили мириады ужаснейших изваяний. Я медленно парил меж скал, путь мой вел все вниз и извивался спиралями невыносимого, безнадежного отчаяния, а свет делался все темней по мере того, как надо мною все больше смыкались зубчатые стены из странного красного камня. Здесь, облетев внезапный изгиб глубочайшей бездны, куда лучи солнца падали лишь на мгновение в полдень, а камни были багровыми в вечной тени, я обнаружил озерцо темной зеленой воды – все, что осталось от океана, – тихо угасающую жизнь среди крутых, нерушимых скал. И оттуда послышался голос – сладкий, подобно смертоносному вину мандрагоры, и тихий, словно бормотание морской раковины. И молвил голос:

– Остановись, молю тебя, постой, скажи, кто ты, явившийся скрасить одиночество моей смерти.

Тогда, опустившись на берег озера, я вгляделся в его темные глубины и увидел слабое мерцание женской фигуры, выглядывающей из воды. То была сирена, с волосами цвета водорослей, берилловыми волосами и дельфиньим хвостом.

И я изрек:

– Я – демон Карнадис. А кто ты, о та, что осталась в этой отвратительной бездне в самом сердце умирающего мира?

Она ответила:

– Я сирена, и имя мне Лиспиаль. От морей, где я резвилась и предавалась удовольствиям много веков назад, где на берегу моего острова я дарила очаровательную смерть доблестным морякам, осталось лишь это озеро. Увы! Вода убывает с каждым днем, и когда озера не станет, придется и мне встретить гибель.

Она заплакала, и ее соленые слезы падали вниз и смешивались с солеными водами озера.

Я был бы счастлив ее утешить, и я сказал:

– Не плачь, я подниму тебя на своих крыльях и унесу в новый мир, где ясные, словно небеса, воды переполняющихся морей разбиваются о низкие побережья земель, зеленых и золотых, цвета первозданной весны. Там, быть может, ты найдешь себе пристанище на многие тысячи лет, и галеры с расписными веслами, огромные суда под алыми парусами будут проплывать у твоих скал в красном свете заката, накрытые штормом, и разбиваться под сладостные звуки твоей смертельной песни.

Но она все так же безудержно рыдала, причитая:

– Ты добр, но этим мне не поможешь, ибо рождена я в водах этого мира, и здесь же назначено мне умереть. О моря мои, вы, мои сапфиры, что соединяли берега нестареющих цветов и берега бесконечных снегов! О ветры, что приносили ароматы морей и трав, благоухание цветов морских и цветов земных, пьянящие запахи заморских бальзамов! О квинквиремы бесконечных войни суда торговцев с шелковыми парусами, что ходили между островами варваров, доверху нагруженные топазами и винами, нефритом и идолами из слоновой кости в те времена, от которых уже не осталось даже легенд! О мертвые капитаны, о статные моряки, принесенные к моему ложу из янтарных водорослей волнами отлива, в мой грот под мысом, заросшим кипарисами! О поцелуи, коими одаряла я их холодные бледные губы, их сомкнувшиеся мраморные веки!

Грусть и печаль охватили меня, ведь я знал, что она говорила тяжкую правду, и что ее судьба заключалась в этом иссыхающем озерце горькой воды. И после многих соболезнований, столь же расплывчатых, сколь бесполезных, с горечью в душе я распрощался с ней и тяжело улетел тем же путем, откуда явился, и поднимался вверх, в мрачные небеса, пока Садастор не остался лишь темной пылинкой далеко внизу. Однако скорбный призрак судьбы сирены и ее горе мучительно стояли надо мной, и только в поцелуях страстной вампирши с далекого, молодого и буйно цветущего мира я смог забыть о ней. И я рассказываю тебе эту историю, и, может статься, ты утешишься ею, ведь может выпасть на долю участь гораздо печальней, чем твоя».

Два года назад внезапно исчез Джайлз Энгарт. К этому времени нас уже связывала с ним более чем десятилетняя дружба, и я знал его настолько хорошо, насколько это было возможно. Между тем событие это показалось мне не менее таинственным, чем другие подобные происшествия, и до сих пор остается загадкой.

Одно время я, как и все, полагал, что он и Эббонли все сами подстроили и столь грубо пошутили, что они еще живы и где-то потешаются над одураченным их исчезновением миром. До того как я наконец решил посетить Кратер Ридж, чтобы попытаться отыскать там две скалы, упомянутые в рассказе Энгарта, никто как не обнаружил ни малейшего следа пропавших, так и ничего не слышал о происшедшем. Всему этому делу, казалось, было уготовано остаться весьма странной и необъяснимой загадкой.

Энгарт, слава к которому как к писателю-фантасту уже пришла, проводил то лето в Сьеррах и жил там один, пока к нему не приехал художник Феликс Эббонли. Этот человек, с которым я никогда не встречался, был известен своими многочисленными фантастическими картинами и рисунками и уже иллюстрировал не один роман Энгарта.

Когда соседи-туристы, обеспокоенные длительным отсутствием двух друзей, исследовали их хижину в надежде найти хоть какой-нибудь след, они обнаружили на столе лишь адресованный мне пакет; я получил его вскоре после того, как прочел в газетах множество гипотез относительно этого исчезновения. В пакете была небольшая тетрадь в кожаной обложке, на форзаце которой Энгарт написал:

Дорогой Хастейн,

Вы можете опубликовать когда-нибудь этот дневник, если захотите. Люди примут его за мое последнее и самое безумное произведение… если только не подумают, что автором его являетесь Вы. Как в одном, так и в другом случае это будет в равной степени славно. Прощайте.

Преданный Вам Джайлз Энгарт.

Не будучи уверенным в том, что дневник действительно получит предполагаемый Джайлзом прием, и не зная, правдива эта история или выдумана, я со дня на день откладывал его публикацию. Сегодня, благодаря личному опыту, я убежден в правдивости дневника и наконец издаю его вместе с рассказом о своих собственных приключениях. Быть может, эта двойная публикация, начинающаяся с возвращения Энгарта, позволит взглянуть на всю историю не как на только вымысел.

Вопреки всему, когда я вспоминаю о своих сомнениях, я задаюсь вопросом… Но позволим читателю составить собственное мнение. И поначалу предлагаем дневник Джайлза Энгарта.

31 июля 1938

У меня никогда не было привычки вести дневник, большей частью потому, что моя жизнь довольно однообразна и в ней практически никогда ничего такого, что заслуживало бы описания, не происходило. Но то, что случилось сегодня утром, так до безумия странно, так далеко от обычных законов и сравнений, что я вынужден это записать, полагаясь на свои память и разум. Постараюсь изложить все подробности и, возможно, продолжение моего приключения. Я, конечно, ничем не рискую, так как, если когда-нибудь и прочтут эту историю, никто ей не поверит…