Клайв Баркер - Проклятая игра [litres]

В течение трех дней после прибытия в новый дом Карис отказывалась разговаривать с хозяином или похитителем, кем бы он ни был. Она не могла вспомнить, зачем пришла, но знала, что он втянул ее в это – его разум дышал ей в затылок, – и она возмущалась манипуляциями. Брир, толстяк, принес ей еду, а на второй день еще и дозу, но она не ела и не говорила ни слова. Комната, в которой заперли девушку, была довольно уютной. У нее имелись книги и телевизор, но атмосфера была слишком нестабильной, чтобы чувствовать себя спокойно. Она не могла ни читать, ни смотреть ерунду по ящику. Иногда ей было трудно вспомнить собственное имя; казалось, его постоянная близость стирает ее с лица земли. Возможно, он и впрямь был на такое способен. В конце концов, он же проник в ее голову, не так ли? Тайком пробирался в ее душу бог знает сколько раз. Он был в ней, ради всего святого, и она этого даже не осознавала.

– Не бойся.

Было три часа ночи четвертого дня, еще одна бессонная ночь. Он вошел в ее комнату так тихо, что она посмотрела вниз, проверяя, касаются ли его ноги пола.

– Я ненавижу это место, – сообщила она ему.

– Ты предпочла бы исследовать окрестности, а не сидеть взаперти?

– Здесь водятся привидения, – сказала она, ожидая, что он рассмеется. Однако он этого не сделал. И она двинулась дальше: – Ты и есть призрак?

– Кто я такой – тайна, – ответил он, – даже для меня самого. – От интроспекции его голос смягчился. – Но я не призрак. В этом можешь не сомневаться. Не бойся меня, Карис. Все, что ты чувствуешь, я в какой-то мере разделяю.

Она отчетливо помнила отвращение этого человека к половому акту. Каким бледным, болезненным существом он был, несмотря на все свои силы. Она не могла заставить себя возненавидеть его, хотя у нее для этого имелось достаточно причин.

– Не люблю, когда меня используют, – сказала она.

– Я не сделал тебе ничего плохого. И не делаю никакого зла сейчас, не так ли?

– Я хочу видеть Марти.

Мамулян попытался сжать изуродованную руку в кулак.

– Боюсь, это невозможно, – сказал он. Рубцовая ткань его кисти блестела, туго натянутая, но исковерканная анатомия не поддавалась.

– А почему нет? Почему ты не даешь мне его увидеть?

– У тебя будет все, что нужно. Вдоволь еды – и героина.

Внезапно ей пришло в голову, что Марти может быть в списке приговоренных Европейцем к смерти. Вероятно, он уже мертв.

– Пожалуйста, не трогай его, – сказала она.

– Воры приходят и уходят, – ответил он. – Я не могу отвечать за то, что с ним случится.

– Я никогда тебя не прощу, – сказала она.

– Простишь, – ответил он мягким, почти нереальным голосом. – Теперь я твой защитник, Карис. Если бы мне позволили, я воспитывал бы тебя с самого детства и ты была бы избавлена от унижений, которые он заставил тебя вытерпеть. Но уже слишком поздно. Все, что я могу сделать, – защитить тебя от дальнейшего разложения.

Он оставил попытки сжать пальцы в кулак. Она видела, что раненая рука вызывает у него отвращение. Он бы отрезал ее, если бы мог, подумала она: он ненавидит не только секс, но и плоть.

– Довольно, – сказал он то ли по поводу руки, то ли завершая спор, то ли просто так.

Оставив ее спать, он не запер за собой дверь.

На следующий день Карис приступила к осмотру дома. В этом месте не было ничего примечательного: просто большой, пустой, трехэтажный дом. По улице за грязными окнами шли обычные люди, слишком погруженные в свои мысли, чтобы даже оглянуться. Хотя ее первым побуждением было постучать по стеклу, чтобы обратиться к ним с беззвучной мольбой. Это желание удалось легко победить здравым смыслом. Если удастся ускользнуть, от чего она будет убегать или куда? Здесь у нее – своего рода безопасность и наркотики. Хотя поначалу она сопротивлялась им, они были слишком привлекательны, чтобы смыть их в унитаз. После нескольких дней приема таблеток она поддалась и героину. Он поступал в неизменном количестве: не слишком много, не слишком мало, и всегда хорошего качества.

Только Брир, толстяк, расстраивал ее. Время от времени он приходил и наблюдал за ней водянистыми глазами, похожими на яйца всмятку. Она рассказала о нем Мамуляну, и на следующий день он не стал задерживаться, просто принес таблетки и поспешил прочь. Дни текли один за другим; иногда она не помнила, где находится и как сюда попала; иногда вспоминала свое имя, иногда – нет. Раз или два она попыталась думать о Марти, но он был слишком далеко от нее. Либо так, либо дом подавил ее силы. Как бы то ни было, ее мысли заблудились в нескольких милях от Калибан-стрит, и она вернулась туда в поту и страхе.

Карис пробыла в доме почти неделю, когда все стало еще хуже.

– Ябы хотел, чтобы ты кое-что для меня сделала, – сказал Европеец.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты нашла мистера Тоя. Помнишь мистера Тоя?

Конечно, она помнила. Не очень хорошо, но помнила. Его сломанный нос и эти осторожные глаза, которые всегда смотрели на нее так печально.

– Как думаешь, ты сможешь его найти?

– Я не знаю, как это сделать.

– Пусть твой разум обратится к нему. Ты знаешь дорогу, Карис.

– Почему ты не можешь этого сделать сам?

– Потому что меня он будет ждать. У него – защита, а я слишком устал, чтобы бороться с ним в данный момент.

– Он что, боится тебя?

– Возможно.

– Но почему?

– Когда мы с мистером Тоем виделись в последний раз, ты была грудным ребенком. Он и я расстались врагами; он полагает, что мы все еще враги…

– Ты собираешься причинить ему вред, – сказала она.

– Это мое дело, Карис.

Она встала, скользя вверх по стене, к которой прислонилась.

– Я не думаю, что хочу найти его для тебя.

– Разве мы не друзья?

– Нет, – ответила она. – Никогда.

– Ну же.

Он шагнул к ней. Изувеченная рука коснулась ее: прикосновение было легким как перышко.

– Я думаю, ты призрак, – сказала она.

Она оставила его стоять в коридоре, а сама поднялась в ванную, чтобы все обдумать, и заперла за собой дверь. Она знала, что он причинит вред Тою, если она приведет его к этому человеку.

– Карис, – тихо сказал он. Он стоял за дверью ванной. От его близости у нее по коже головы побежали мурашки.

– Ты не можешь заставить меня, – сказала она.

– Не искушай меня.

Внезапно перед ее мысленным взором возникло громадное лицо Европейца. Он снова заговорил:

– Я узнал тебя еще до того, как ты научилась ходить, Карис. Я часто держал тебя в своих объятиях. Ты сосала мой большой палец. – Он говорил, прижавшись губами к двери; Карис спиной чувствовала, как доски вибрируют от его низкого голоса.

– Ни ты, ни я не виноваты, что нас разлучили. Поверь мне, я рад, что ты унаследовала таланты своего отца, потому что он никогда ими не пользовался. Он никогда не понимал, какая мудрость таится в них. Он растратил все на славу, богатство. Но ты… Я мог бы научить тебя, Карис. Многим вещам.