Клайв Баркер - Проклятая игра [litres]

Его охватило нетерпение. Она была там, за дверью; он был совершенно уверен в ее присутствии. Пнул дверь, скорее с досады, чем отчего-либо еще; затем, подняв пятку к замку, ударил каблуком изо всех сил. Дерево начало раскалываться под его натиском. Еще полдюжины ударов – и замок треснул; он навалился плечом на дверь и с силой распахнул ее.

В комнате ощущались ее запах, ее тепло. Но если не считать того и другого, помещение было почти пустым. Только ведро в углу и несколько пустых тарелок; разбросанные книги, одеяло, маленький столик, на котором лежали ее принадлежности: иглы, шприц, посудины, спички. Она лежала, свернувшись калачиком, в углу комнаты. Светильник с лампочкой низкого напряжения стоял в другом углу, абажур был частично задрапирован тканью, чтобы еще сильнее приглушить свет. На ней были только футболка и трусики. Вокруг валялись другие предметы одежды – джинсы, свитера, рубашки. Когда она подняла на него глаза, он увидел, что волосы прилипли к вспотевшему лбу.

– Карис.

Сначала она, казалось, не узнала его.

– Это я. Марти.

Легкая морщинка пробежала по блестящему лбу.

– Марти? – тихонько проговорила она. Потом нахмурилась еще сильнее: он даже не был уверен, что она его заметила. – Марти, – повторила она, и на этот раз имя, казалось, что-то значило для нее.

– Да, это я.

Он пересек комнату, направляясь к ней, и она, казалось, была почти шокирована его внезапным приближением. Ее глаза распахнулись, и в них появилось узнавание, сопровождаемое страхом. Она приподнялась, футболка прилипла к ее потному торсу. Сгиб ее руки был проколот и покрыт синяками.

– Не подходи ко мне.

– Что случилось?

– Не подходи ко мне.

Он отступил на шаг, услышав свирепость приказа. Что, черт возьми, они с ней сделали?

Карис села прямо и опустила голову между ног, упершись локтями в колени.

– Подожди… – сказала она все еще шепотом.

Ее дыхание стало очень ровным. Он ждал, впервые осознав, что комната гудит. Возможно, не только комната: возможно, этот вой – будто где-то в здании гудел генератор – стоял в воздухе с тех пор, как он вошел. Если так, то Марти этого не заметил. Теперь звук раздражал его, пока он ждал, чтобы она закончила ритуал, которым была занята. Едва уловимый, но такой всепроникающий, что уже через несколько секунд невозможно было понять, не было ли это чем-то большим, нежели просто нытье во внутреннем ухе. Он с трудом сглотнул: в носовых пазухах щелкнуло. Монотонный звук не исчез.

Наконец Карис подняла голову.

– Все в порядке, – сказала она. – Его здесь нет.

– Я мог бы тебе это сказать. Он ушел из дома два часа назад. Я видел, как он уехал.

– Ему не нужно быть здесь физически, – сказала она, потирая затылок.

– С тобой все в порядке?

– Я в порядке. – Судя по тону, они виделись только вчера. Он почувствовал себя глупо, будто его облегчение, желание схватить ее и убежать были неуместны, даже излишни.

– Нам пора, – сказал он. – Они могут вернуться.

Она покачала головой.

– Бесполезно.

– В каком смысле бесполезно?

– Если бы ты знал, на что он способен.

– Поверь мне, я видел.

Он подумал о Белле, бедной мертвой Белле с ее щенками, сосущими гниль. Он видел достаточно, и даже больше.

– Бесполезно пытаться убежать, – настаивала она. – У него есть доступ к моей голове. Я для него – открытая книга.

Это было преувеличением. Он все меньше мог контролировать ее. Но она устала от борьбы, почти так же устала, как Европеец. Иногда она задавалась вопросом, не заразил ли он ее своей усталостью от мира, не остался ли в коре ее головного мозга его отпечаток, искажающий всякую возможность осознанием того, что она преходяща. Теперь она видела это в Марти, чье лицо ей снилось, чье тело она хотела. Видела, как он будет стареть, усыхать и умирать, как все усохнет и умрет. Зачем вообще вставать, спрашивала болезнь в ее организме, если лишь вопрос времени, когда ты снова упадешь?

– А ты не можешь его заблокировать? – спросил Марти.

– Я слишком слаба, чтобы сопротивляться ему. С тобой я буду еще слабее.

– Но почему? – Это замечание повергло его в ужас.

– Как только я расслаблюсь, он прорвется. Понимаешь? В тот момент, когда я отдамся во власть чего-нибудь или кого-нибудь, он сможет проникнуть в меня.

Марти вспомнил лицо Карис на подушке и то, как на безумный миг другое лицо, казалось, выглянуло сквозь ее пальцы. Последний Европеец уже тогда наблюдал за ними, разделяя опыт. Ménage à trois для мужчины, женщины и вселившегося духа. Подобная непристойность затронула в нем более глубокие струны гнева: не поверхностную ярость праведника, а глубокое неприятие Европейца со всем его декадентством. Что бы ни случилось в результате, его не уговорят оставить Карис на попечение Мамуляна. Если понадобится, он утащит ее против ее воли. Когда она выйдет из этого гудящего дома, где от тоски со стен облезают обои, она вспомнит, как хороша может быть жизнь; он заставит ее вспомнить. Он снова шагнул к ней и опустился на корточки, чтобы дотронуться до нее. Она вздрогнула.

– Он занят, – успокоил ее он, – он в казино.

– Он убьет тебя, – просто сказала она, – если узнает, что ты был здесь.

– Он убьет меня, что бы ни случилось. Я вмешался, видел его нору и собираюсь испортить ее, прежде чем мы уйдем, просто чтобы он помнил меня.

– Делай, что хочешь, – пожала она плечами. – Решай сам. Но оставь меня в покое.

– Значит, папа был прав, – с горечью сказал Марти.

– Папа? Что он тебе сказал?

– Что ты все это время хотела быть с Мамуляном.

– Нет.

– Ты хочешь быть похожей на него!

– Нет, Марти, нет!

– Полагаю, он поставляет самую качественную наркоту, а? А я не могу, правда? – Она не отрицала этого, просто глядела угрюмо. – Какого хрена я здесь делаю? – сказал он. – Ты счастлива, не так ли? Господи, ты же счастлива.

Было смешно думать, как он неправильно понял политику этого спасения. Она была довольна лачугой, пока ее снабжали, а разговоры о вторжениях Мамуляна – показуха. В глубине души она могла простить ему все преступления, которые он совершал, лишь бы наркотики продолжали поступать.

Он встал.

– Где его комната?

– Нет, Марти.

– Я хочу посмотреть, где он спит. Ну?

Она приподнялась, упираясь в него. Ее руки были горячими и влажными.

– Пожалуйста, уходи, Марти. Это не игра. Это все не будет прощено, когда мы придем к концу, понимаешь? Это даже не прекращается, когда ты умираешь. Понимаешь, о чем я говорю?

– О да, – сказал он, – я понимаю.

Он положил ладонь ей на лицо. Ее дыхание было кислым. Его тоже, подумал он, если бы не виски.

– Я больше не невинный человек. Я знаю, что происходит. Не все, но достаточно. Я видел вещи, которые молюсь никогда больше не увидеть; я слышал истории… Господи, я понимаю.