Константин Поповский - Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба

Маргрет: Вот новости! Ты видел призрак Гамлета?

Горацио: Не глазами – сердцем. Мне казалось, он где-то совсем близко, стоит только протянуть руку. ( Помолчав, негромко ). Я обещал ему, Маргрет…

Маргрет: Быть его устами. Я это уже слышала сто раз… За чем же дело? Будь, раз обещал.

Горацио: Легко сказать. Да, разве я не пытался? Но все выходит так бледно, как будто я пишу молоком… Что рассказать? О чем? Один убил, другой мстит убийце и гибнет сам, – да разве в этом дело? В конце концов, такое случается на каждом шагу… Нет, тут спрятано что-то другое. И хуже всего, что оно ускользает от меня, стоит мне только взять в руки перо.

Маргрет( беспечно ): Так не бери.

Горацио: Ты, верно, шутишь.

Маргрет: Тогда возьми.

Горацио: И взял бы, когда бы смог поймать за хвост саму суть, – то, без чего все остальное – только шелуха.

Маргрет( подразнивая ): Так не бери.

Горацио: Не брал бы, может быть, если бы нашелся кто-то, кто взял бы его вместо меня.

Маргрет: О, Господи, ну, какой же ты сегодня скучный! Лучше почитай мне еще.

Горацио: Нет, погоди. Мне кажется, ты все-таки что-то не понимаешь.

Маргрет: Это после того, как ты прожужжал мне об этом все уши?

Горацио: Я говорю о рассказе, Маргрет… Хочешь знать, что это такое?

Маргрет: Ах, Боже мой, Горацио, отстань!

Горацио: Нет, ты послушай… Знаешь, что это такое? Рассказ? Иногда – ничего, просто пустое сотрясение воздуха, после которого ничего не остается. Но иногда случается другое; тогда он сдергивает завесу с Небес и Преисподней и меняет ход созвездий, сбивает с ног или выводит на улицу толпу, скидывает с трона королей и возводит на него тиранов. Но самое главное не это. ( Негромко ). Самое главное, что иногда он переживает время. Нет, не переживает – он сам становится временем, – даже больше, чем время и больше, чем мир… Ты понимаешь, что это значит?

Маргрет: Это значит, что из тебя никудышный рассказчик, вот что.

Горацио: Это значит, Маргрет, что рассказ сам рассказывает себя, когда захочет, выбирая для этого место, и время, и того, кого он заставит заговорить. Поэтому тебе остается только ждать, когда он поймает тебя в свои силки и заставит взяться за перо, чтобы убедиться, что ему дана власть делать обыденное – тайным, а преходящее – вечным… Все же прочее, – это только пустое сотрясение воздуха.

Маргрет: Слова. Слова. Слова… Стоит тебе заговорить об этом, как я начинаю умирать со скуки. Лучше почитай мне еще.

Горацио: Тебе не интересно?

Маргрет: Да, читай же!

Горацио( открыв лежащую на коленях книгу, немного обиженно ): Ладно, если хочешь. ( Читает ). «И поразил Господь дитя, которое родила жена Урии Давиду, и оно заболело. И молился Давид Богу о младенце, и постился Давид, и, уединившись, провел ночь, лежа на земле. И вошли к нему старейшины дома его, чтобы поднять его с земли; но он не хотел и не ел с ними хлеба. На седьмой день умерло дитя и слуги Давидовы боялись донести ему, что умер младенец; ибо, говорили они, когда дитя было еще живо, и мы уговаривали его, и он не слушал голоса нашего; как же скажем ему теперь: «умерло дитя»? Он сделает с собой что-нибудь худое. И увидел Давид, что слуги его перешептываются между собою, и понял он, что дитя умерло, и спросил Давид слуг своих: умерло дитя? И сказали: умерло. Тогда Давид встал с земли, и умылся, и помазался, и переменил одежды свои, и пошел в дом Господень и молился. Возвратившись домой, потребовал, чтобы дали ему хлеба, и он ел. И сказали ему слуги его: что значит, что ты так поступаешь? Когда дитя было еще живо, ты постился и плакал, а когда дитя умерло, ты встал, и ел хлеб, и пил? И сказал Давид: пока дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а не оно ко мне…» ( Подняв голову ). Ты плачешь?

Маргрет: Вот еще. ( Смахивает слезы ).

Горацио( негромко ): Маргрет…

Маргрет: Ну, что ты ко мне привязался? Я не плачу.

Горацио: Нет?

Маргрет: Да!

Горацио: Так плачешь или нет?

Маргрет: Ты мне надоел! ( Швыряет подушку в Горацио ).

Горацио: Моя подушка!

Маргрет: Вот с ней и обнимайся.

Горацио: Ты, кажется, ревнуешь?

Маргрет: Еще чего.

Горацио: Ревнуешь! ( Швыряет подушку в Маргрет ).

Маргрет: Ты мне сделал больно!

Горацио: Не я, – соперница.

Маргрет( швырнув подушку в Горацио ): Так на ее обратно!

Стук в дверь. Горацио и Маргрет молча смотрят друг на друга. Короткая пауза.

Маргрет: Ну, открывай же.

Горацио: Хоть что-нибудь накинь.

Маргрет: И не подумаю.

Поднявшись, Горацио отпирает дверь .

Бернардо( входя ): Мы ищем вас с утра. ( Заметив Маргрет, смешавшись ). Простите, мы не знали…

Марцелл( входя ): Здравствуйте, Горацио. ( Заметив Маргрет ). Ох, извините. ( Пятится к двери ).

Бернардо( негромко ): Может, нам зайти позже?

Горацио: Да, проходите же. Не стойте на пороге.

Маргрет: Смелее, господа офицеры. Я вас не съем.

Бернардо: Мы будем вам за это очень признательны.

Горацио: Она питается только брачными объявлениями и романами о рыцарях, поэтому проходите без страха.

Марцелл( Бернардо, шепотом ): Я чувствую себя так, как будто меня поджаривают на сковородке.

Бернардо( шепотом ): Придется тебе навестить своего духовника, приятель. ( Громко ). Мы на одну минуту.

Маргрет: Да, проходите же!.. Какие скромники, оказывается, живут у нас в Кронберге!

Горацио: Перестань, бесстыдница. ( Бернардо и Марцеллу ). Позвольте вам представить – Маргрет. Моя ученица.

Бернардо и Марцелл переглядываются .

Я учу ее латыни и греческому.

Бернардо( негромко ): Хорошо, хоть не закону Божьему.

Маргрет: Вы что-то сказали, господин офицер?

Бернардо: Я говорю, какое это должно быть удовольствие говорить на языках, на которых разговаривал Александр Македонский.

Маргрет: Огромное, можете мне поверить.

Горацио( Бернардо и Марцеллу ): Вы с новостями или просто шли мимо?

Бернардо: И то, и другое. Проходили мимо с новостями.