Говард Лавкрафт - Некрономикон. Книга запретных тайн [сборник litres]

Фигура По олицетворяла собой новую школу, в большей степени недоверчивую и более технически совершенную, поднявшуюся из этого благоприятного грунта среди прочих школ. Другую школу, действовавшую в традиции моральных ценностей, мягкой сдержанности и кроткой ленивой фантазии, в той или иной степени приперченной невероятным, представлял другой автор – столь же знаменитый, непонятный и одинокий в американской литературе – застенчивый и чувствительный Натаниэль Готорн 56, родившийся в старинном Салеме правнук одного из самых кровожадных судей, участвовавших в процессах о колдовстве. В Готорне нет ни капли силы, дарования, ярких красок, интенсивного драматизма, космического зла и нераздельного и имперсонального артистизма По. Здесь мы имеем дело с нежной душой, задавленной пуританизмом ранней Новой Англии, омраченной и затуманенной той безнравственной вселенной, повсюду преступающей все обыкновенные схемы, которые, по мнению наших праотцов, представляли собой божественный и нерушимый закон. Зло, в глазах Готорна являвшееся подлинно реальной силой, присутствует повсюду в качестве затаившегося и победоносного противника; зримый нами мир в его фантазиях становится театром бесконечной трагедии и горя, причем незримые и наполовину живые силы парят над ним и пронизывают его, сражаясь за власть и определяя судьбы несчастных смертных, составляющих пустое и склонное к самообману население нашей планеты. Наследие американского сверхъестественного предания принадлежало Готорну в самой высшей степени, и за явлениями обыкновенной жизни он замечал зловещую вереницу неясных призраков; однако не был при том разочарован настолько, чтобы ценить впечатления, ощущения и красоты повествования ради них самих. Он вплетал свои фантазии в тихую меланхоличную ткань дидактического или аллегорического фасона, в которой его кроткий и отстраненный цинизм мог демонстрировать с наивным моральным одобрением вероломства рода людского, каковой он не прекращал подбадривать и оплакивать, несмотря на понимание господствовавшего в обществе ханжества. Сверхъестественный ужас, таким образом, никогда не был у Готорна основным предметом; хотя импульсы его были настолько глубоко вплетены в личность писателя, что он не мог проявлять их со всей силой гения, обращаясь к ирреальному миру, чтобы проиллюстрировать покаянную проповедь, с которой он стремился выступать.

Намеки Готорна на потусторонние силы, всегда мягкие, уклончивые и сдержанные, прослеживаются во всем его творчестве. Породившее их настроение нашло восхитительный выход в тевтонизированном пересказе классических мифов для детей, содержащихся в «Книге чудес» и «Тэнглвудских рассказах», а в других случаях оно проявляло себя в неком странном покрове колдовства или злой воли, набрасываемом Готорном на события, которым не обязательно быть строго сверхъестественными, как, например, в зловещей, опубликованной посмертно новелле «Секрет доктора Гримшоу», наделяющей особой разновидностью мерзости дом, по сей день существующий в Салеме и граничащий с древним кладбищем на Чартер-стрит. В «Мраморном фавне», сюжет которого был набросан на итальянской вилле, пользовавшейся соответствующей репутацией, колоссальный задник подлинной фантазии и тайны пульсирует за пределами взора обыкновенного читателя, и намеки на сказочную кровь в смертных жилах не раз прозвучат в ходе повествования, которое просто не может оказаться неинтересным, невзирая на настойчивые козни инкуба нравственной аллегории, антипапистской пропаганды и пуританского ханжества, которые заставили современного писателя Д. Г. Лоуренса 57выразить желание обойтись с автором крайне недостойным образом. Посмертно опубликованная новелла «Септимиус Фелтон», которая должна была в переработанном виде войти в незаконченный роман «Долливер», неким образом затрагивает проблему эликсира жизни, ну а примечания к так и оставшемуся незаконченным произведению «Шаги предков» демонстрируют то, что мог бы Готорн сделать в области интенсивной переработки старого английского суеверия, повествующего о древнем и проклятом роде, члены которого оставляли за собой кровавые следы, упоминаемого как в «Септимиусе Фелтоне», так и в «Секрете доктора Гримшоу».

Многие из коротких произведений Готорна в удивительной степени обнаруживают фантастичность либо атмосферы, либо события. Мгновения дьявольщины присутствуют в рассказе «Портрет Эдварда Рэндольфа», помещенном в «Легендах провинциального дома». В рассказе «Черная вуаль министра» (основанном на подлинном случае) и «Честолюбивом госте» подразумевается больше, чем сказано, в то время как «Ethan Grand» – фрагмент более длинной и неопубликованной работы – поднимается к подлинным высотам космического страха в кратком описании дикой холмистой страны, пылающих и унылых известковых печей и словесном портрете байронического неисправимого грешника, чья беспокойная жизнь заканчивается приступом жуткого хохота ночью, когда он пытается отдохнуть посреди пламени. Некоторые из заметок Готорна дают представление о тех сверхъестественных историях, которые он мог бы написать, если бы прожил подольше; особенно яркий сюжет повествует об удивительном незнакомце, то и дело появляющемся в общественных ассамблеях, и когда его наконец прослеживают, оказывающемся выходцем из очень древней могилы.

Однако образцом наивысшего художественного единства среди всех таинственных произведений является знаменитый и роскошно написанный роман «Дом о семи фронтонах», в котором безжалостное действие проклятия предков обрисовано с удивительной силой на зловещем фоне старинного салемского дома – одного из тех островерхих готических домов, которые составляли первый пласт застройки прибрежных городов нашей Новой Англии, но после семнадцатого столетия уступили место более знакомым мансардным крышам или классическим георгианским, известным теперь как «колониальные». Таких островерхих готических домов в приличном состоянии во всех Соединенных Штатах теперь не насчитаешь и дюжины, однако хорошо известный Готорну дом по-прежнему стоит в Салеме на Тернер-стрит и считается как местом действия, так и объектом, вдохновившим писателя. Подобное сооружение с его нереальным фасадом, скопищем печных труб, нависающим вторым этажом, гротескными кронштейнами дверей, ромбическими переплетами окон действительно во всем годится для того, чтобы наводить на мрачные размышления, типичные для темного пуританского времени с его тайными ужасами и шепотками, полными страха перед ведьмами, предшествовавшего красоте, рационализму и простору восемнадцатого столетия. В свои юные годы Готорн мог видеть много таких домов и, конечно же, знал жуткие предания, связанные с некоторыми из них. Слыхал он, конечно, и о многочисленных слухах о проклятии, легшем на его собственный род в результате жестокости, проявленной его собственным дедом в качестве судьи в судах над ведьмами в 1692 году.