Артур Дойль - Тайна поместья Горсторп [сборник litres]

Пока он лежал, его одежда покрылась снежинками и кристалликами льда; они ярко сверкали на темном кителе. Когда мы подошли, неожиданный порыв ветра подхватил эти легкие звездочки и закружил – они поднялись в воздух, потом опустились вновь, тут их снова подхватил вихрь, и, набирая скорость, они понеслись в сторону океана. Мне показалось, что это небольшая метель, но многие из моих спутников потом уверяли, что снежный вихрь принял очертания женской фигуры, – она склонилась над покойным, поцеловала его и поспешила прочь через ледяную равнину. Я научился не высмеивать чужого мнения, сколь бы странным оно ни показалось на первый взгляд. Ясно одно: смерть капитана Николаса Крэйги была легка – на его посиневшем изможденном лице застыла счастливая улыбка, а руки его были все так же протянуты вперед, словно он все еще обнимал странную гостью, призвавшую его в неизведанный мир, открывающийся за могильной плитой.

В тот же день мы похоронили его, по морскому обычаю завернув в корабельный флаг и привязав к ногам тридцатидвухфунтовое ядро. Я прочел молитву, во время которой простые, грубые матросы плакали как дети, – все они были многим обязаны ему и теперь обнаруживали свою любовь, которой его странная манера поведения не давала проявиться при жизни. Он опустился в решетчатый люк с мрачным, зловещим всплеском, и я видел, как он все глубже и глубже уходит под зеленую толщу воды, пока не превратился в маленькое белое пятнышко, балансирующее на краю вечной тьмы. Потом и оно исчезло, пропало навсегда. Там и будет покоиться этот человек со своими тайнами и печалями. Он унес их с собой и будет хранить до тех пор, пока не наступит великий день, когда море отдаст всех похороненных в нем, и тогда капитан Николас Крэйги восстанет из-подо льда с улыбкой на устах, простирая в приветствии окоченевшие руки. Молю Бога о том, чтобы удел капитана в иной жизни был радостнее, нежели на земле.

Я не стану продолжать свой дневник. Нам предстоит дорога домой, путь для нас открыт, и вскоре бескрайние ледяные поля превратятся лишь в воспоминание. Конечно, потребуется время, чтобы у меня окончательно прошел шок, вызванный недавними событиями. Начиная дневник, я и представить себе не мог, как буду вынужден его закончить. Пишу эти строки в ставшей теперь одинокой и унылой каюте, время от времени вздрагивая от страха, и порой мне кажется, что я слышу быстрые нервные шаги покойника по палубе, прямо у себя над головой. Сегодня вечером я посетил его каюту: это мой долг – сделать опись его личных вещей, дабы они были внесены в бортовой журнал. Там все так же, как во время моего первого визита, и только описанная мной картина, висевшая в изножье кровати, исчезла, вырезанная из рамки будто ножом. Упоминанием об этом последнем звене в цепи странных событий я и заканчиваю дневник, повествующий о плавании «Полярной звезды».

( ПРИМЕЧАНИЕ доктора Джона Мак-Алистера Рея-старшего.

Я прочел в дневнике моего сына о странных событиях, сопровождавших смерть капитана «Полярной звезды». Ни секунды не сомневаюсь в том, что все произошло именно так, как описано там, ибо мой сын – человек с железными нервами, привыкший точно придерживаться фактов и напрочь лишенный каких бы то ни было фантазий. И в то же время вся эта история с виду кажется настолько странной и неправдоподобной, что я долго возражал против ее публикации. Однако в последнее время мной получены новые, независимые свидетельства, которые проливают на это дело дополнительный свет. Дело в том, что в Эдинбурге, где я принимал участие в заседании Британской медицинской ассоциации, мне довелось встретиться с д-ром П., моим старинным приятелем по колледжу, который ныне имеет практику в Солтэше, что в графстве Девоншир. Когда я рассказал ему о загадочных событиях, свидетелем которых стал мой сын, он заявил, что знаком с упомянутым в дневнике человеком, и, к моему величайшему удивлению, дал даже его описание, которое поразительным образом совпадает с приведенным в дневнике. Правда, из слов моего друга я заключил, что капитан тогда был несколько моложе. Так вот, он рассказал мне, что этот человек был помолвлен с девушкой необычайной красоты; она проживала на побережье графства Корнуолл. Однажды, когда капитан находился в плавании, его невеста погибла при крайне трагических обстоятельствах. )

1883

По моему убеждению, родиться со скромным положением и самому пробивать себе дорогу не та участь, которая была предназначена мне природой. Иногда я с трудом верю, что двадцать лет моей жизни прошли за прилавком бакалейщика в лондонском Ист-Энде и что именно таким образом я приобрел благосостояние, независимость, а также поместье Горсторп. Взгляды мои консервативны, вкусы аристократически изысканны, душа моя с презрением отвергает вульгарность толпы. Мы, Д’Одды, уходим корнями в доисторические времена: это следует из того факта, что наше пришествие на британскую землю не упоминается ни одним солидным историком. Как подсказывает мне некий инстинкт, в моих жилах течет кровь крестоносца. Даже сейчас, по прошествии стольких веков, с моих уст иной раз само собой соскакивает: «Клянусь Святой Девой!» А еще я ощущаю, что, если бы того потребовали обстоятельства, я мог бы подняться на стременах и нанести неверному такой удар, скажем, жезлом, который бы его немало поразил.

Горсторп – феодальное поместье. Так, во всяком случае, говорилось в объявлении, в свое время привлекшем мое внимание. Это прилагательное весьма существенно повлияло на цену, а преимущества, приобретенные мной, оказались скорее сентиментального, нежели реального свойства. И все же мои силы укрепляет утешительная мысль, что над лестницей имеются бойницы, через которые я могу стрелять из лука, и что в моем распоряжении хитроумное устройство, позволяющее лить расплавленный свинец на головы нежданных гостей. Такие вещи сообразны с оригинальным складом моего ума, и я не жалею, что заплатил за них. Я горжусь зубчатыми стенами моего жилища и опоясывающей его открытой сточной канавой. Я горжусь опускающейся решеткой ворот, башней и цитаделью. Для вполне средневекового вида, до совершенной, так сказать, симметрической древности, моему приюту не хватает только одного – привидения.

Любой человек с консервативными представлениями о том, как надлежит обустраивать подобные сооружения, не может не быть разочарован таким недостатком. Что до меня, то я счел его особенно прискорбным, ибо с детства прилежно изучал потусторонний мир, в существование коего твердо верил. Я жадно поглощал книги о привидениях и, в конце концов, прочел едва ли не все написанное об этом предмете. Я выучил немецкий язык только лишь затем, чтобы проштудировать ученый труд о демонах. До сих пор во мне не ослабело то чувство, которое я испытывал ребенком, затаиваясь в темной комнате в надежде увидеть буку из рассказов моей няни. И я ощутил гордость, когда понял: привидение – это роскошь, но при моих нынешних средствах я могу себе ее позволить.