Ник Каттер - Отряд [litres]

Остальные еще не проснулись. А когда они зашевелятся, разговоры пойдут нудные: о том, когда появится лодка, о том, как сильно взбесятся родители, о том, кем был мертвец из хижины. Больше всего они говорили о том, что совсем скоро окажутся в безопасности.

Но Шелли был уверен, что лодка не приплывет.

Особым умом он не отличался, по крайней мере согласно общепринятым методикам измерения интеллекта. Результат его теста IQ был очень низким. В школе мальчик зарабатывал редкие тройки и бесконечные двойки, а учителя смотрели на его рябые щеки, на серые, как слизни, глаза и представляли, как через пятнадцать лет Шелли в заляпанном маслом комбинезоне, с бледным и вялым круглым лицом будет глядеть со дна ремонтной ямы в автомастерской мистера Луба.

Шелли знал, что о нем думали, но это его не заботило. На самом деле он был даже доволен подобной характеристикой. Она облегчала жизнь и позволяла делать то, что приносило ему удовольствие, – хотя удовольствие он испытывал иначе, чем другие.

Шелли был куда проницательней, чем полагали многие. Бесстрастное лицо стало для него идеальной маскировкой. Даже при виде мертвеца на диване его выражение не изменилось, но вот прагматичный ум Шелли немедленно связал события в хижине с черным вертолетом, который завис над ними во время похода.

А еще он нашел связь между толстой белой веревкой, которая выползла из мертвеца, с тонкой белой веревкой, выбравшейся из задницы его пса несколько лет назад.

Сегун, шелти его семьи, раздобыл в мусорном баке соседа испорченную курицу. А через несколько недель выдавил из себя семифутового червя. Когда это случилось, Шелли был дома один. Он услышал вой Сегуна на заднем дворе. Пес раскорячился среди цинний, а из его задницы выползала белая трубка, часть ее уже лежала, свернувшись среди кокосовой шелухи, которой отец застилал клумбы.

Совершенно зачарованный, Шелли присел на корточки. Загипнотизированный зрелищем, он щелкнул по белой трубке. Существо дернулось от прикосновения. Шелли хихикнул. И щелкнул еще раз. Сегун вскинулся и огрызнулся на него. Шелли выждал, а потом снова прикоснулся к трубке. Он легонько щелкал и щелкал по ней пальцем. Та была скользкой от желудочного сока. Пес жалобно скулил и, склонив голову набок, глядел на Шелли обиженными, слезящимися глазами.

Выдавив из себя червя, Сегун попытался его закопать. Шелли загнал пса в дом. Мальчику хотелось изучить новое существо. Оно очень быстро умирало. Голова его походила на плоскую ложку, от которой отходило множество маленьких ложечек. Напоминало Венерину мухоловку – единственное растение, которое Шелли считал интересным. У каждой из ложек посередине была прорезь, усеянная крошечными полупрозрачными шипами. Наверное, именно так оно и крепилось к собачьим кишкам… Занятно.

Шелли вспомнил тот солнечный день и жалобный вой Сегуна в саду, когда ненасытная трубка вылезла из его зада. Как никогда твердая уверенность наполнила мальчика.

Лодка не приплывет. Ни сегодня. Ни завтра. Возможно, уже никогда.

И это его вполне устраивало. Ведь раз так, то он сможет разыграть свою игру.

А если поведет себя терпеливо и осторожно, то окажется единственным, кто встретит лодку, когда – если – та действительно появится.

Шелли подставил пустое невыразительное лицо лучам утреннего солнца. Теплым и совсем нераздражающим. День обещал быть не по сезону жарким. В такой жаре может вырасти новая жизнь. Шелли отправился обратно к костру, чтобы присоединиться к остальным.

КОГДА МАЛЬЧИКИ проснулись, выяснилось, что пропал холодильник.

В нем была вся еда, которую скаут-мастер Тим оставил на потом. Сосиски и булочки. Шесть упаковок энергетика. Пакет ореховой смеси. Шоколадки «Херши». Все, что они отложили до прибытия лодки. Прошлой ночью Макс поставил холодильник рядом с костром, а когда ребята проснулись, оранжевого контейнера на месте не оказалось.

– Где же он, черт возьми? – спросил Эфраим и прошелся по стоянке, стряхивая остатки дремоты. – Я голоден, чуваки.

Остальные медленно поднялись. Они совсем не выспались из-за зловещего воя и коварной суеты диких существ, прятавшихся от зарева костра.

– Холодильник пропал, – сказал Ньют.

– Да что ты говоришь, Капитан Очевидность, – отозвался Эфраим. – Кто из вас взял его, парни? Не ты ли, Ньют, сала кусок?

Ньютон обиженно посмотрел на Эфраима:

– Иф, с чего бы мне…

– Потому что ты – жирдяй толстозадый, – просто ответил тот.

– Ньют всю ночь проспал рядом со мной, – сказал Макс; он знал, что разумнее успокоить лучшего друга, пока тот не «слетел с катушек», как сказала бы мать Ифа. – Попытайся он взять холодильник, я бы услышал.

Из-за хижины вышел Шелли.

– Где тебя черти носили? – с явным вызовом спросил его Эфраим.

– Надо было отлить.

– А что стряслось с холодильником?

Шелли повернул плоское лицо к приятелю:

– Нинаю, босс.

Эфраим сжал кулаки. Ему хотелось вдарить прямо между коровьих глаз Шелли. Но останавливал смутный страх, что кулак провалится в безмятежную пустоту этого лица. Как в миску с теплым тестом, усыпанным лопнувшими лампочками. Хуже того, у Эфраима возникло тошнотворное ощущение, что Шелли не станет уворачиваться и его лицо сожрет кулак. Растворит как-нибудь, точно кислота.

Эфраим, глубоко вздохнув, заставил себя сохранять спокойствие. Мать говорила, характер у него совсем как у отца. У отца, который торопился на ипподром Шарлоттауна, чтобы сделать ставку на дневной заезд, а домой так и не вернулся. У того самого говнюка, который сломал руку собственному сыну и даже не помнил об этом. У отца, гостившего в исправительном заведении Сонной Лощины за ограбления круглосуточных магазинов, одно из которых принесло королевский куш в пять долларов и два цента.

И по стопам такого человека, полагали многие, Эфраим неизбежно последует. «Яблоко от яблони недалеко падает», – перешептывались в городе. К тому же Эфраим был очень похож на отца: те же зеленые, точно антифриз, глаза, та же оливковая кожа с широкими порами.

А еще, насколько знал сам Эфраим, тот же характер.

Однажды днем они с матерью наткнулись на стройплощадку. Открытый люк канализации и связка спускавшихся в нее шлангов. Рабочие установили большой светоотражающий предупредительный знак. Часть букв стерлась, поэтому читалось:

БЕРЕГИСЬ

…Г… НЕ…ВА

«Тебе стоит к этому прислушаться», – сказала мать.

И Эфраим пытался. Но люди постоянно действовали ему на нервы – которые, приходилось ему признавать, походили на перетянутые струны гитары. Всякий раз, когда эмоции угрожали выплеснуться наружу, он, по совету матери, глубоко дышал и медленно считал от десяти в обратную сторону.