Ник Каттер - Отряд [litres]

В.: Вы могли бы удержать ситуацию под контролем, сообщив в полицию.

О.: Мог бы.

В.: Но не сделали этого. Почему?

О.: Трудно описать словами. Это теперь, когда оглядываешься назад, все выглядит просто. Люди, вроде Эджертона, одержимы. С подобными людьми понятия о добре ужасным образом съеживаются, становятся не относящимися к делу. Для подобных людей имеют значение лишь ответы . Прогресс. Открытые двери. А если их не получается открыть, просто пинайте, пока не поддадутся. Полагаю, меня тоже затянуло.

В.: Расскажите, как доктор Эджертон нашел Тома Пэджетта, своего первого подопытного.

О.: Все было не так трудно, как можно подумать. Просто удивительно, сколько людей находятся в положении настолько тяжелом, что готовы принять любое брошенное им предложение. Эджертон ходил по барам. Не по университетским барам, где пили розовощекие детишки со светлым будущим, а по злачным местам на окраинах. Он… Наверное, самое подходящее слово «вылавливал». Закидывал приманку и ждал поклевки.

В.: Он рассказал Пэджетту о своем плане?

О.: Не сразу. Он делал это постепенно. Я не знаю, о чем конкретно они говорили. Вам придется спросить Эджертона.

В.: От доктора Эджертона нелегко получить прямой ответ.

О.: Эджертон просто привез Пэджетта как-то ночью. От парня пахло так, словно он мариновался в бочке с виски. Эджертон сдержанно и рассудительно все ему объяснил. Что мы сделаем ему укол и разместим в палате. Будем следить. Если ситуация выйдет из-под контроля, вызовем врача – и не важно, что ни у одного врача на земле не было лекарства от того, что Эджертон собирался в парня засунуть. Эджертон протянул ему толстый конверт. Не знаю, сколько там было наличных. Думаю, достаточно.

ХОЛОДИЛЬНИК НАШЕЛСЯ в двухстах ярдах дальше по берегу. Было непохоже, что туда его приволокли – ни следов в грязи, ни вытоптанных сорняков. Как будто его подняли и перенесли на новое место. А потом опрокинули в пурпурно-розовые заросли кустарника.

Но еду так свирепо распотрошили, что в голову невольно приходила мысль о животном . Упаковки сосисок были разорваны. Ошметки розового мяса на дне холодильника облепили сонные октябрьские мухи. Кругом разноцветными драгоценными камешками были разбросаны драже «M&Ms».

Эфраим пнул наполовину пережеванный хот-дог, который валялся на земле. Челюсть мальчика перекосилась, он прикрыл глаза.

– К черту все. Скоро приплывет лодка.

Ребята спустились к морю. Свои вещи они не упаковали – никому не хотелось заходить в хижину, хотя вслух об этом не говорили. В свежем воздухе чувствовался слабый привкус мяты. Наручные часы Ньюта показывали восемь двадцать три. Лодка должна была прийти в половину девятого.

Кент тяжело опустился на заросший валун. Парень убедился, что за ним никто не наблюдает, отщипнул клочок мха, который напоминал пушок на теннисном мяче, и сунул в рот. Он не знал, почему так поступил. Этот жест вызывал у него стыд и отвращение.

Кент был чертовски голоден.

К нему бочком приблизился Ньютон.

– Ты в порядке, Кей? – осторожно спросил он.

– В порядке.

– Какой-то ты зеленый. – Ньютон дружески улыбнулся и махнул в сторону воды. – Совсем как я, когда укачивает. Ни у кого в моей семье, кроме меня, нет морской болезни. Едва лодку качнет, меня просто выворачивает. Каждый раз обед пропадает.

– Ньют, отвали. – Кент посмотрел на Ньютона скорее с мольбой, чем с угрозой. – Ладно? Пожалуйста.

Он отвернулся и заметил, что на него таращится Шелли. Тем же самым пустым взглядом, что и всегда. Ведь что и всегда, правда?

Когда прошлой ночью Кент проснулся, он был уверен, что остальные спят. Его вырвало из глубокого сна урчание в желудке – ноющий звук, напоминавший неумолкающую бензопилу. Кент сел, рефлекторно обхватив живот.

Его взгляд метнулся к холодильнику. Затем внимательно изучил остальных парней. Те спали. Ньютон храпел, точно воздуходувка.

Но холодильник непреодолимо тянул к себе. Такого голода Кент никогда не испытывал. Настолько запредельного. Похожего на настойчивое требование. На призыв . Внутри Кента образовалась огромная черная дыра. Сначала она была с булавочный укол, но скоро переросла в вихрь, в торнадо, только вместо случайных предметов, которые смерч затягивает в свою воронку – деревьев, почтовых ящиков, газонокосилок, – с невероятной силой заводского насоса засасывала его же собственные внутренности: печень, почки, легкие и желудок.

Кент с ужасом думал, что, если позволить ей, дыра прогрызет его насквозь .

Он тихо встал и подкрался к холодильнику. Сердце в груди отбивало стаккато в ритме хай-хэта. Мочевой пузырь до того напрягся, что Кент боялся обмочиться. Он постарался успокоить дыхание – иначе оно вырвалось бы пронзительным писком голодного птенца. А что едят птенцы? Червей. Которых мамы-птицы пережевывают твердыми клювами и отрыгивают. Червей, совсем как тот, что все еще лежал на полу хижины рядом с мертвецом. Только не настолько больших. И не настолько личинисто-бледных. Чтобы съесть такого огромного, понадобился бы миллион птиц.

Руки Кента шарили по крышке холодильника. Шершавый пластик напоминал о летних пикниках. О торчащих изо льда коричневых бутылках кока-колы. Об арбузе, нарезанном ломтиками толщиной в два дюйма. О том, как кусаешь розовую мякоть и выплевываешь черные семечки… Теперь эти семечки казались Кенту немного похожими на набухших от выпитой крови клещей.

Его руки заигрывали с сосисками, булочками и похожими на капли шоколадками, завернутыми в серебряную фольгу. Если он съест одну, это ведь никому не повредит? Она в любом случае его. Ему предназначалась пятая часть припасов. Ну, захотелось съесть свою долю посреди ночи, и что с того?

Дрожащими пальцами он вытащил из пакета конфету «Херши». Струйка слюны вытянулась мерцающей в свете костра лентой. Кент быстро развернул шоколадку и отправил ее в рот. Прожевал и проглотил…

Мозг не поспевал за механическими движениями пальцев. Кент не успел оглянуться, как пакет с конфетами опустел. Руки и губы были перепачканы коричневым шоколадом. Коричневым – в горле поднялась волна отвращения – коричневым, как слизь, вытекавшая из желудка мертвеца.

Быстро и бесшумно он понес холодильник вниз, к кромке моря. Дальше все происходило словно в тумане. Кент помнил лишь краткие проблески и вспышки. Как он раздирал и рвал. Сгребал и глотал. И, возможно, плакал при этом.

В какой-то момент он поднял глаза и увидел, что за ним наблюдает Шелли. Шелли, который должен был спать. Шелли, волком следивший за ним в свете луны.

«Продолжай, – будто говорил он, – продолжай есть. Наслаждайся».