Ник Каттер - Отряд [litres]

Эфраим сидел под елями в убывающем свете дня. Рация умолкла. Сели батарейки? Ему уже не хватало подбадривающего голоса Шелли.

Пальцы скользили по рукам, выщипывали пушистые волоски. На лице появилась робкая улыбка. Взгляд затуманился и опустел, как будто глаза больше не соединялись с мозгом, а парой зеленых шариков болтались в глазницах.

«Что ты выберешь?»

У дрожащих пальцев появились какие-то собственные намерения, которых он не мог распознать. Не отдавая себе отчета, Эфраим медленно потянулся к ножу.

МАКС И НЬЮТОН шли почти час, прежде чем наткнулись на заросли дикой черники. Они набросились на кусты, росшие в тени скалистого парапета. Многие ягоды высохли настолько, что выглядели почти замороженными; еще больше их сгнило, превратившись в шары голубоватого пуха. Но несколько кустов – они, наверное, зацвели в конце сезона – были облеплены перезрелыми, но съедобными ягодами.

Мальчишки обрывали их трясущимися пальцами и не верили своей удаче. Они жадно глотали ягоды, пока губы и пальцы не окрасились в бледно-голубой цвет.

Потом ребята сидели, прислонившись спинами к каменному уступу. Ньютон громко отрыгнул и бросил на Макса слегка смущенный взгляд. Его рубашка натянулась на животе. Пупок незрячим глазом выглядывал из-под плотной ткани.

Ньютон подтянул колени к груди и обхватил их руками. Затем закрыл глаза и снова перенесся в хижину, где они обнаружили скаут-мастера Тима. Глядя на раскачивающихся червей, которые издавали свое «пафф! пафф!» , он был уверен, что дальше дела пойдут только хуже. Шансы ведь были не на их стороне. Но он помнил, как мама сказала однажды: «Единственный способ по-настоящему узнать людей – это увидеть их в критической ситуации. Люди начинают проделывать друг с другом самые ужасные вещи, Ньютон. Просто отвратительные. Дружба, семья, любовь и братство – все вылетает в трубу…»

Его безумно тянуло домой, но в глубине души он понимал, что до спасения еще далеко. Случилось что-то плохое, а они оказались в самой гуще событий. Оставалось только сохранять спокойствие, пока взрослые во всем не разберутся.

Ньютон понял, что в этом и есть самая важная часть выживания – нужно поддерживать веру в лучшее. Стоит поверить в худшее, и ты обречен.

Ребята собрали дополнительную пинту ягод, чтобы отнести Эфраиму. Макс завернул их в платок и спрятал в рюкзак Ньютона.

Пологий спуск привел их в узкую долину. Сосны, склоняясь над обрывами, отбрасывали длинные тени. Заходящее солнце, не давая тепла, светило из-за туч цвета пушечной бронзы. Холодный ветерок проносился сквозь естественную аэродинамическую трубу, и руки покрывались гусиной кожей.

Ньютон присел возле расколотого молнией дерева, которое окружали необычные грибы. Бледно-оранжевые, со стеблями, напоминавшими крошечные лосиные рога.

– Клавулина коралловидная, – сообщил Ньютон. – Есть ее неопасно, а еще она – сильный пургатив.

– Чего?

– От нее тебя прочистит.

– Не ядовитая?

– Та, что в форме рогов, нормальная. Похоже на рога?

Макс прищурился:

– Ага.

Ньютон сорвал несколько стебельков и положил их в рюкзак.

– Вернемся в лагерь, сможем сварить. Приготовим настой. Напоим Кента. Его сразу же пронесет.

– Думаешь?

– У тебя есть идея лучше?

Макс улыбнулся:

– Знаешь что? А ты тот еще остряк.

– Что?

– Это анекдот, который мистер Лоури рассказывал на уроке естествознания. «Что сказал один халапеньо другому? Ты тот еще остряк».

На лице Ньютона медленно появилась улыбка:

– А, до меня дошло. Остряк. Вроде как приколист. Смешно. Очень-очень смешно.

Макс нахмурился, и Ньютону сразу стало не по себе. Это так на него похоже – высосать весь юмор из шутки. В этом смысле он настоящий вампир. Ньют подумал о своем образе на Facebook – об Алексе Марксоне. Крутом, красивом, обходительном Алексе Марксоне. Как бы поступил Алекс Марксон – КБПАМ? Уж точно не так, как Ньютон сейчас.

– Мистер Уолтерс рассказал еще одну шутку, из-за которой у него потом были неприятности.

– Какую?

– За что девушки любят пожилых гинекологов?

– За что?

– За их дрожащие руки.

Ньютон приподнял бровь:

– Я ничего не понял.

– Я тоже, но Шелли пересказал шутку своей матери. Из-за этого мистер Уолтерс на несколько дней увяз в дерьме.

Макс пригляделся к траве ярдах в десяти от расколотого дерева. Там была протоптана едва заметная дорожка.

– Звериная тропа, – сказал он.

Шириной всего в фут, а то и меньше, а значит, зверь был некрупный. Лиса, куница или дикобраз.

– Как животные вообще попали на этот остров? – вслух рассуждал Макс. – Думаешь, кто-то построил ковчег?

– Их мог забросить Департамент охотничьего хозяйства и дикой природы, – ответил Ньютон, – чтобы изучить территорию и, ну знаешь, выяснить, какие виды лучше приживутся.

– А каково это – весь день таскать такой здоровенный мозг?

Глаза Ньютона потемнели:

– Не смейся надо мной, Макс. Не сейчас.

– Я не…

– Ты – да. Во всяком случае, начинал. Просто перестань, ладно?

Ньютон хлюпнул носом и провел по нему тыльной стороной ладони. Он что, собирался разреветься? Макс ни разу не видел, чтобы Ньютон плакал. Даже после самых безжалостных издевок. Даже после бесконечной игры в «собачку» с его скаутским беретом – игры, которая часто заканчивалась только из-за скуки. Кто-нибудь просто ронял берет, покрасневший Ньютон начинал искать его среди грязи, а кольцо насмешников рассасывалось.

– Не будь засранцем, Макс. – Взгляд Ньютона сверкнул из-под покрасневших век. – Не сейчас.

Макс отступил на шаг, словно приятель его ударил, и вытянул руки в раскаивающемся и умоляющем жесте.

– Правда, Ньют, я не…

Следующие слова вырвались у Ньютона стремительным потоком, будто газировка из бутылки, которую трясли так сильно и долго, что крышку наконец сорвало.

– Мне нравятся всякие странности, ясно? Что с того? И я толстый. О чем, разумеется, знаю. Хотелось бы не быть таким, но я же не жру как свинья. То есть да, я люблю мороженое, но и другие ребята тоже. Мама говорит, что это всё железы. Замедленный метаболизм. Она даже заказала мне пачку карточек «Еда без Труда» от того парня из телевизора, который носит короткие блестящие шорты.

Макс был ошарашен. Так Ньютон никогда с ним не разговаривал – да и вообще ни с кем, насколько ему было известно.

– Знаешь, что самое смешное? – продолжал Ньют. – Младенцем я был тощим. До того тощим, что сдохнуть мог. Не набирал вес. Просто козявка. Не жилец, как мне мама рассказывала. Педиатр велел кормить меня сливочным маслом, одним теплым маслом.

Макс хотел извиниться. Сказать, что на самом деле Ньютон тут ни при чем. Макс и остальные парни дразнили его не потому, что презирали… Скорее, это был тот случай, когда мальчишкам нужно кого-то выделить. Пожертвовать откормленным теленком. Они должны поставить кого-нибудь на нижнюю ступеньку своей иерархии, хотя бы для того, чтобы самим ее не занять. Изобретательностью они тоже не отличались. Сгодился бы самый простенький изъян. Шепелявость. Неправильный прикус. Брекеты. Лишний вес. Добавьте к этому несколько вопиющих заскоков – например, любовь к книгам и грибам, – и вуаля! Вот вам, как на заказ, жертвенный ягненок.