Роберт Говард - Черная книга [сборник litres]

Мы устремились им навстречу, сбрасывая на ходу с плеч волчьи шкуры и вытаскивая бронзовые мечи. Наш рев громом прокатился по плоскогорью. Пикты выстрелили из луков, мы ответили тем же. Где им было тягаться с нами в меткости. Наши свистящие стрелы падали на них тучами и валили их наземь, словно ветер – осенние листья. Когда они с воем и пеной на губах набросились на нас, мы, опьяненные горячкой сражения, швырнули луки прочь и дали волю мечам.

Я описываю эту битву несколькими сухими словами, ибо чувствую, что не смогу передать это безумие, запах крови и пота, хриплое дыхание, напряжение мускулов, треск костей, ломающихся под могучими ударами, и, прежде всего, беспредельную жестокость этой резни, в которой не было ни правил, ни порядка, а каждый дрался, как хотел и как мог. Если бы я начал описывать все, что там происходило, вы бы оцепенели от ужаса. Я сам, вспоминая эту бойню, не могу сдержать дрожи. О том, что военные действия можно вести по каким-то правилам, никто даже не догадывался.

В те времена человек со дня своего рождения и до самой смерти зубами и когтями дрался за жизнь, ни у кого не прося пощады и никому ее не даруя. Милосердие если и проявлялось, то лишь спонтанно, а значит, крайне редко.

Так вот, мы гнали бегущих пиктов, а наши женщины выбежали на поле битвы, чтобы камнями разбивать головы поверженных врагов и медными ножами подрезать им горло. Пыток мы не признавали. Более жестокими, чем того требовала жизнь, мы не были. Жизненные законы той поры были воистину бесчеловечными, но справедливости ради следует сказать, что в нынешней жизни бессмысленной жестокости встречается едва ли не больше, чем было тогда.

И все же случалось проявлять милосердие и нам. Я дрался с чрезвычайно мужественным противником. Будучи значительно ниже ростом, пикт не уступал мне в силе – сплошной клубок стальных мускулов, и двигался он стремительно, словно молния. Он сражался железным мечом и защищался большим деревянным щитом, обитым кожей. У меня в руках была огромная палица с шипами. Я был ранен, кровь обильно текла из нескольких глубоких ран на моем теле, но один из моих ударов достиг, наконец, цели, смяв его щит, словно картонный ящик, и секундой позже палица обрушилась на его обнаженную голову. О, Йомир! Даже сейчас улыбка застывает на моих губах, когда я вспоминаю об этом. Сколь же крепким был череп у этого пикта! На голове его открылась страшная рана, и он рухнул наземь, потеряв сознание. Я бросил его там, будучи уверенным, что с ним покончено раз и навсегда, и присоединился к воинам, преследовавшим врага. Когда я, залитый с ног до головы потом и кровью, вернулся на поле боя, то увидел, что мой противник приходит в сознание, а нагая девушка моего племени собирается обрушить на его голову огромный камень. Некий мимолетный каприз заставил меня остановить девушку. Поединок доставил мне огромное удовольствие, и я был восхищен столь совершенной конструкцией черепа этого человека.

Мы стали лагерем там же, на плоскогорье, неподалеку от места сражения. Наших павших соплеменников мы сожгли на огромном костре, а трупы врагов сбросили вниз в долину, на потеху сбегавшимся гиенам и шакалам. В ту ночь мы ждали нового нападения, но так и не дождались. Лишь в глубине джунглей мигали тут и там багровые огоньки костров, а ветер, когда менял свое направление, доносил гулкую дробь тамтамов да вой – там, вероятно, оплакивали погибших или, быть может, просто орали, разряжая бессильную злобу. Не напали они на нас и в последующие несколько дней. Раны нашего пленника начали затягиваться. Он был очень общителен, и мы постепенно усвоили его примитивный язык. Его звали Громом, и он хвастался, что был лучшим охотником среди здешних пиктов. Он охотно болтал с нами, поблескивая маленькими глазками из-под черной гривы спутанных волос, прикрывавшей низкий лоб, и широко улыбался, обнажая похожие на клыки зубы.

Он живо интересовался нами – неведомыми людьми, победившими его племя, но почему-то не спешившими воспользоваться плодами победы. И он так никогда и не сумел понять, почему, собственно, мы его пощадили и оставили в живых. Именно Гром и предложил нам послать его к соплеменникам, чтобы от нашего имени заключить с ними мирный договор. Для нас это не имело особого значения, но мы разрешили ему уйти – о рабах тогда и не снилось еще никому.

Гром вернулся к своему племени, и мы забыли о нем. Лишь я стал чуть осторожнее вести себя на охоте – мне все казалось, что он лежит где-то в зарослях и поджидает благоприятный момент, чтобы пустить стрелу в спину. Но пришел однажды день, когда мы снова услышали грохот тамтамов, и на краю джунглей появился наш старый знакомый с растянутыми в кривой улыбке толстыми губами. За ним шествовали вожди кланов – с перьями в волосах, закутанные в волчьи шкуры, с размалеванными лицами. Наше мужество изрядно их напугало, но еще большее впечатление на них произвело то, что мы отпустили Грома живым и невредимым. Они не знали, как к этому факту отнестись, и посчитали его знаком нашего безграничного презрения к намного более слабому противнику.

Так мы заключили мир с пиктами. Было много шума, клятв, всяких ритуальных заклинаний. Мы поклялись именем Йомира – эту клятву ни разу не нарушил ни один эсир. Они взывали ко всем стихиям, присягали своему божку, сидящему в хижине, в которой пылал вечный огонь и высохшая старуха колотила всю ночь в бубен, а также существу, настолько ужасному, что его боялись называть по имени. Затем мы сидели у костров и пили огненный отвар из местных злаков, закусывая его мясом дичи, зажаренной здесь же. До сих пор не могу понять, как это пиршество не закончилось резней, ибо напиток этот имел страшную силу и дырявил наши мозги, словно червь. Но ничего страшного тогда не произошло, и с тех пор мы жили с нашими соседями в мире и согласии. Они многому нас научили и сами немало переняли от нас. Так, они показали нам, как обрабатывать железо: в здешней земле почти совсем не было меди.

Мы беспрепятственно заходили в их деревушки – небольшие скопления хижин-мазанок, обычно на полянах, в тени гигантских деревьев. Пиктам, в свою очередь, никто не запрещал бродить по нашему лагерю – наши кожаные шатры так и остались стоять там, где мы их поставили. Наши юноши не обращали ни малейшего внимания на их коренастых девушек с глазами-бусинками, стройных златокудрых наших девушек совершенно не привлекали их приземистые, заросшие с ног до головы волосами юноши. Со стороны пиктов отношение было подобным. Поживи мы рядом дольше, взаимная неприязнь наверняка исчезла бы, и два наших племени слились бы воедино, но этого не произошло, потому что племя эсиров вскоре ушло, растаяв в таинственной ночной мгле. Но до того, как это произошло, нам пришлось испытать ужас встречи с Чудовищем.