Владимир Нестерцов - В гостях у Папского Престола

И вдруг, словно ниоткуда, до моего слуха донесся женский голос, с надрывом выводивший песню «У неволи дуже тяжко». Затем к нему присоединилось еще несколько голосов. И столько было горечи и безысходности в этих голосах, что я даже остановился, пораженный. Песня доносилась как бы из-под земли, стелилась по траве и, подхваченная ветром, улетала в степь. Я начал осматриваться по сторонам в надежде увидеть этот хор, но никого не было. А песня продолжала парить в воздухе, то поднимаясь вверх на высокой ноте, то падая на землю и мгновенно застывая. Решив найти этих таинственных певиц, я поехал на звук, который внезапно оборвался от резкого гортанного крика. Это заставило меня притормозить лошадь. Как оказалось, сделал это я вовремя, так как передо мной внезапно открылся небольшой овраг, внизу которого горел костер. Не остановившись, я мог бы кубарем скатиться в него, и неизвестно, чем бы это все закончилось. Костер не освещал то место, где я находился. Это мне было на руку, и я решил изучить обстановку. Присмотревшись внимательно, я увидел около десяти девушек, лежащих невдалеке от костра со связанными руками. Напротив них сидели два татарина, а третий находился возле пологой кромки оврага, посматривая за степью. Так что я зашел с нужной стороны. Надо сказать, и костер был расположен грамотно: дым почти не выходил в степь, а оседал внутри оврага.

Я мог развернуться и уехать прочь от этого места, но вид измученных девушек и та песня, которая взяла меня за душу, не позволили мне сделать этого. Скорее всего, их захватили недавно при налете на какую-то деревню и теперь гнали на продажу в Бахчисарай. Там, возле ханского дворца, их выставят на продажу, и любой желающий может подойти к ним не только осмотреть зубы, но и ощупать все тело, при желании даже оголив несчастную. А может, их купят заезжие негоцианты, на паруснике увезут в далекие страны, и что дальше станет с ними- неизвестно. Поэтому надо попытаться освободить их.

Но как это лучше сделать? Их трое, а я один. Малейший промах – и все. Надо попытаться их выманить по одному. Отведя лошадь в сторону, чтобы она вдруг не заржала, я ползком подобрался к пологому склону оврага. Выбрав место, куда не доставал свет костра, я вытащил пистоль и буквально впечатался в небольшую ложбинку, покрытую травой. Затем, нащупав камень, бросил его недалеко от себя. Часовой, услышав посторонний звук, приподнял голову, прислушиваясь к шуму, произведенному падением камня. Я тоже выжидал, что он предпримет. Но ничего необычного не произошло: он опустил голову и стал смотреть в сторону костра. Я повторил свой бросок, и опять был тот же результат. Только на третий раз он соизволил встать и пойти туда, где упал камень, держа свой ятаган наизготовку. Этого я и добивался. Когда он проходил мимо меня, напряженно всматриваясь по сторонам, я, выбрав момент, оглушил его рукояткой пистоля, связал и, заткнув рот шапкой, придал вид сидящего человека. Затем быстро подобрался поближе к оврагу. Второй татарин, видя, что долго нет часового, забеспокоился, и, вытащив саблю, стал подниматься наверх, тихонько выкрикивая имя подельника. Осторожно поднявшись, он увидел его сидящим и пошел к нему, потеряв бдительность, чем я и воспользовался, успокоив его тем же способом. С третьим было полегче, так как он спал. Поэтому, не прерывая его сон, я отправил его тем же способом к первым двум, стремительно проскочив мимо ошеломленных девушек. Когда все было закончено, я подошел к ним и развязал веревки, связывающие руки.

И сразу на меня посыпались потоки слез и причитаний. Я еле успокоил их. Пришлось сбегать за водой и отпаивать их, приводя в нормальное состояние. Оказалось, что они попались на пути татарского отряда, который вышел на людской промысел по заказу генуэзских купцов. Нужны были молодые девушки. Приняв заказ, татарский начальник Судебей и послал один из отрядов за добычей. Они прошлись огнем и мечом по ближайшим хуторам, вырезая всех на своем пути и забирая все, что могло пригодиться. Так девушки оказались в плену. Отряд пошел дальше, а их под надзором троих конных погнали в Крым. По пути татары девушек не трогали. За это им грозила смертная казнь, так как тогда товар очень сильно падал в цене. Поэтому они вымещали свою злость на девушках, нещадно хлеща их своими плетками. Измазанные и избитые девушки не могли остановить своих рыданий. Куда им идти? Хутора разрушены и сожжены, родные неизвестно где, средств к существованию нет. Но все равно свобода лучше неволи. Успокоив их, я предложил им ехать со мной до ближайшего хутора, а там уж, как они решат. Подумав, девушки согласились. Чтобы поддержать их силы, я перетряс все седельные сумы татарских конников и, найдя куски вяленой баранины и лепешки, отдал их девушкам. Запивая холодной водой, они умяли все это за милую душу.

– Ну а теперь у вас есть немного времени, чтобы отдохнуть, – сказал я повеселевшим девчатам.

–Подвигайтесь поближе к костру и располагайтесь, здесь теплее и комаров меньше.

Долго уговаривать их не пришлось. Они уютно расположились вокруг. И сразу стали более четко видны их юные лица, растрепанные волосы, ниспадавшие по плечам. Чернявые, светлые, рыжие, они, лукаво поблескивая своими глазками, изучали меня. Особенно стреляла в меня глазами статная чернявая девчонка. Она словно испепеляла меня своим взглядом, пытаясь донести что-то такое тайное и откровенное, о котором я должен знать.

– А вы, пан казак, давайте тоже к нам, – и она отодвинулась, закинув за спину толстенную косу, предлагая мне расположиться рядом с ней.

– Нет, спасибо, кто-то же должен охранять такую красоту, – ответил я, с трудом уходя от взгляда черноокой.

Пока они отдыхали, я собрал лошадей и оружие, приготовив все для дальней дороги. Чуть только забрезжил рассвет, я разбудил девушек и, посадив двоих, наиболее обессиленных на татарских лошадей, мы тронулись в путь. На третьей лошади разместилось захваченное оружие. Я ехал впереди, осматривая дорогу, а они следовали за мной, выстроившись в походный ряд. Вскоре стало припекать солнышко, и мы остановились в балке, чтобы отдохнуть и набрать воды из прозрачного ключа, бьющего из-под камня. Наклонившись, чтобы набрать воды, я почувствовал едва уловимый запах дыма. Возможно, он был бы не так ощутим, если бы не жгли на костре кизяк. Но этот сухой коровий помет не только хорошо горел, но и имел специфический запах, узнаваемый даже на дальнем расстоянии. Его использовали и местные жители, и татары. Практически, это был горючий материал степи, потому что деревья были редкостью. Прежде, чем отправляться дальше, надо было выяснить, с кем мы впереди можем столкнуться – с друзьями или врагами.

Сказав своим попутчицам, чтобы они сидели тихо, я вытащил пистоль и двинулся вперед по балке, чтобы выяснить, откуда идет этот дымок. Балка то поднималась вверх, то опускалась вниз, пока не вывела меня на достаточно просторное место. Осторожно выглянув из-за склона, я увидел несколько построек, врытых в склон, загон для овец, корову, которая молча жевала жвачку, и сложенную из камня печку, на которой варилась какая-то еда. Причем печка стояла так, что дым от нее стелился по балке, не выходя наверх, что не давало возможности обнаружить ее со стороны степи. По двору ходила пожилая женщина, очевидно, хозяйка. Это был зимовник, спрятанный от лихих людей, которые были разбросаны по степи. Вскоре появился и хозяин, старый усатый казак в соломенном брыле на голове. Подойдя к хозяйке, он что-то стал ей втолковывать. Она, воткнув кулаки в свои увесистые бока и выставив локти, стала ему отвечать. Короче говоря, как я понял, между ними возникло разногласие в каком –то вопросе и теперь они пытались найти общую точку зрения. Я решил понаблюдать за зимовником, не появится ли кто еще. Но до сих пор все было спокойно. Пока я занимался этим, позиции сторон не сблизились, а наоборот, еще больше отдалились. Это было уже не только видно, но и слышно, так как отдельные слова стали доноситься и до моего слуха. Решив, что пора вмешаться, я, спрятав пистоль, вышел на открытое место и деликатно кашлянул. Но, находясь в пылу выяснения отношений, спорщики меня не заметили. Тогда, набрав побольше воздуха, я почти прокричал им: