Литтмегалина - Дом на берегу

Натали закрыла глаза и снова медленно раскрыла их. Смутно чувствуя, что она пытается произвести на меня впечатление, я окончательно растерялась и ничего не говорила. Натали тоже молчала, хмуро рассматривая увядшие цветы и изображая задумчивую отстраненность, но стоило мне посмотреть на нее, она так и впивалась в меня взглядом.

– Это очень грустно – быть цветком, – неожиданно сказала она. – Все время на одном месте. Всю жизнь. Это настоящий кошмар. Пошли, – она схватила меня за руку и потащила через оранжерею.

Натали была высокой, выше меня на целую голову. Ее длинные каштановые волосы были затянуты в хвост, и, несмотря на помятую, и даже грязную, одежду, прическа была гладкая, ни одной торчащей пряди.

Мы вышли через стеклянные двери, и холодный ветер сразу набросился на нас. Он нес в себе терпкий запах моря, темным полотном протянувшегося впереди.

– Как тебя зовут?

– Анна, – ответила я. – Анна Сноу.

– Твоя фамилия такая же холодная, как твои пальцы 1 1 Snow (англ.) – «снег». , – Натали все еще удерживала мою руку в своей, но смотрела не на меня, а на море. – Я хочу ближе к воде.

Мы спустились по крутому каменистому склону и оказались у самой кромки воды. Очередная волна смочила песок и камни у наших ног.

– Хищное, – пробормотала Натали, отступая на шаг, чтобы ей не намочило туфли. И улыбнулась – бесстрастно, жестоко. Клычки, левый и правый, у нее были очень острые и чуть длиннее нормального, и поэтому ее улыбка походила на оскал обороняющейся кошки. Она вытащила из кармана смятую пачку, выудила сигарету, сунула ее в рот, чиркнула спичкой и сладострастно вдохнула дым, прикрыв глаза. Я подумала, что никогда не ощущала одиночества большего, чем исходившее от нее.

Натали немного прошла вдоль воды, вяло перебирая ногами и выдыхая прозрачный серый дым, тут же уносимый ветром. Затем обернулась и спросила, всматриваясь в мое лицо с невероятной жадностью:

– Как там, снаружи? Что там?

Я не сразу смогла ответить ей. Мне представились комнаты нашего с папой дома, который теперь не был нашим, но кроме них ничего не вспоминалось. «Но ведь выходила же я когда-нибудь на прогулку?» – с отчаяньем подумала я.

– Дома, деревья, улицы. Машины, которых становится все больше – мне они не нравятся, – неуклюже ответила я, краснея от стыда. – Мне больше по душе лошади. С ними как-то поспокойнее, да?

Натали медленно пропустила дым через ноздри.

– Дура, – резко выпалила она. – Зачем ты приехала сюда? Это худшее, что могло с тобой случиться. Или почти худшее, – и она снова зашагала по мокрым камням.

Почему-то ее грубость нисколько не обидела меня.

– У меня не было выбора, – пробормотала я, спеша за Натали с риском поскользнуться. – Никогда не угадаешь, где тебе будет лучше, где хуже.

Натали фыркнула.

– Не говори мне об отсутствии выбора. И следовало бы подумать, прежде чем прыгать в кроличью нору, – она в последний раз глубоко затянулась и бросила сигарету, которую сразу подхватила волна. – Слушай. Я не пугаю, я предупреждаю тебя. Ты не представляешь, где ты оказалась, к каким последствиям здесь может привести даже простая неосторожность. И тем более любопытство. Грэм Джоб старательно ничего не замечает. Пибоди глупая курица, что ей на пользу в данной обстановке. Советую тебе перенять стратегию первого, это лучше, чем изображать вторую. Леонард – сволочь. Всегда помни об этом и никогда не произноси этого вслух. Особенно в доме. Что слышит дом, то слышит Леонард. Это его владения. А вот оранжерея – наша территория. И берег моря тоже – но только до заката. Никогда не приходи сюда с наступлением темноты. Ты поняла?

Я ничего не поняла, но ответила, что да.

– Уотерстоуны любят устраивать мелкие подлости, пока не получат позволение совершать крупные. Держись от них подальше, особенно от младшего. Если он позовет – не иди. Не хлопай наивно глазами. Ты не знаешь, какое он дерьмо собачье.

Впервые при мне так грубо отзывались о людях. У папы иногда вырывались ругательства, но ни к кому конкретно они не относились.

– А Мария? – поинтересовалась я.

Натали сплюнула в отступающую волну.

– Просто тупая шлюха. Леонарду должно быть стыдно за такое преступление против хорошего вкуса, – категорично заявила она.

Внезапно я поняла, что улыбаюсь. Я была шокирована тем, что сказала Натали. И все же… в ее непосредственной манере излагать свои мысли было что-то привлекательное, новое для меня.

Усмехнувшись, Натали посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты сообразительнее, чем кажешься, – ее холодные пальцы обвили мое запястье и слегка сжали, отправив заряд молнии. – Гнусное маленькое чудовище будет изводить тебя. Подумай, как справиться с ним.

Я даже не сразу поняла, о ком она. У нее были огромные, очень красивые глаза. Светло-серые, серебристого оттенка, не водянисто-мутные, как у Леонарда. С изогнутыми стрелками длинных ресниц. Когда я смотрела в эти глаза, они меня завораживали, все мысли пропадали. Если бы Натали сейчас приказала мне броситься в холодную морскую воду, я бы безропотно ее послушалась.

– Тебе лучше возвращаться, – Натали с сожалением отпустила мою руку, и я почувствовала, как рвутся тонкие нити, протянувшиеся между нами. – Он заметит, что ты разговаривала со мной долго, пусть и не сможет прознать, о чем, – она глумливо оскалилась, показав свои острые зубки. – Ему здорово не понравился свет в холле?

Я вспомнила исказившееся лицо Леонарда. Но оно выражало не столько гнев, сколько… боль.

– Пожалуй, – неуверенно ответила я.

– Он ничтожен. До чего довел себя. Ладно. Иди.

Я прошла десять шагов и, обернувшись, сказала:

– Ты такая странная, Натали.

– Я не странная, – возразила Натали. Ее глаза сияли. – Я бешеная!

И рассмеялась.

Я пошла к дому в полном смятении чувств. Колина в тот день я так и не увидела ( это не нормальный ребенок; нормальные так не орут ).

Позже я еще раз спускалась в оранжерею в надежде снова встретить там Натали, хотя и понимала, что хорошего понемножку. Цветы еще больше поникли, некоторые совсем лежали на земле.

Время тянулось невыносимо медленно. Небо заволокло тучами, и в моей комнате потемнело. Я не зажгла лампу и лежала на кровати, свернувшись клубочком. Больше всего мне хотелось, чтобы пришла Натали, и, компенсируя ее отсутствие, я проигрывала в своем воображении диалог с ней. Мне хотелось бы ей понравиться…

Но небо за окном мрачнело и вскоре стало совсем черным, и Натали, конечно, не пришла. Наверное, она даже не знала, где я, ведь дом такой огромный. Много больше, чем нужно этой горстке людей. Все же немного утешало, что она есть где-то, что я еще увижу ее, и не единожды.

А под лестницей в кухню смятые тряпки, матрас с вываливающейся серой мякотью; Немой спит на нем. У этого человека нет даже собственного имени. Дикость какая-то…