Мирей Кальмель - Проклятая комната

В центре небольшого прованского городка Филиппус замерзшими пальцами постучал в низенькую деревянную дверь. Женщина с правильными чертами лица осторожно приоткрыла ее. Филиппус представился и сказал, что приехал, чтобы встретиться с сыном хозяина дома. Дверь тотчас открылась и пропустила мэтра и слугу в скромно обставленную комнату, наполненную обволакивающим теплом и соблазнительным запахом похлебки.

На какое-то время приятный запах отвлек Филиппуса от цели визита, напомнив, что с утра он ничего не ел, потому что кошелек его был пуст. Вот если бы по дороге он нашел ниспосланного судьбой больного, готового оплатить его услуги, тогда еще можно было бы рассчитывать на гипотетическую дичь, как в прошлые разы. К сожалению, в это время года трудно поймать куропатку или кролика. А ковырять мерзлую землю, чтобы откопать съедобные корешки, об этом нечего было и думать. Встречались, правда, кое-где схваченные морозом дикие груши, но они были несъедобны.

Он покашлял, дабы заглушить урчание в животе, и удовольствовался лишь вдыханием аппетитного парка, поднимающегося над котлом, подвешенным над очагом.

Слуга его бесцеремонно уставился на краюху белого хлеба на столе, заботливо прикрытого тряпицей для сохранения тепла.

Когда хозяйка пошла к деревянной лестнице, чтобы позвать сына, какой-то мальчуган стал спускаться навстречу, приветствуя их с середины лестницы.

— Я ждал вас, мессир. Мать, — продолжил он, тогда как Филиппус нахмурил брови, удивленный таким началом, — готов ли ужин для наших гостей? Они очень голодны, а всем известно, что разговор лучше всего идет с полным брюхом.

— Я как раз накрывала на стол, когда они постучались, — заверила молодая женщина, лицо которой осветилось гордостью за сына-провидца, а тот с высоты своих двенадцати лет заговорщически подмигнул Филиппусу. Тот же, взволнованный и восхищенный неожиданным приемом, не придумал ничего лучшего, как неловко ляпнуть:

— Значит, эта сказка оказалась правдой!

— Увы, мессир, — добавил мальчуган, подойдя к нему и присев в притворном реверансе, — ведь мне чаще случается предсказывать большие беды, нежели счастье, и я не могу изменять хода вещей. Да садитесь же! По выражению лица вашего слуги я читаю, что фортуна позабыла о вас на дрянных дорогах, ведущих ко мне. Снимите одежду, ее просушат у огня, а сами отогревайтесь этим вином. У нас не трактир, но все гости должны чувствовать себя здесь как дома.

Филиппус овладел собой и рассматривал мальчугана, лицо которого светилось умом, а в глазах мелькали хитринки. Он присел в ответном реверансе, будто перед важной персоной.

— Филиппус Бомбастус фон Гогенхайм, — представился он.

— Тот, кого вскоре будут звать Парацельсом [2] Парацельс — знаменитый в средние века врач. ! Да, я уже знаю, друг мой.

— Но кто же вы на самом деле? — спросил озадаченный Филиппус, пока его слуга благоговейно следил за маневрами матери, молча заканчивающей накрывать на стол.

— Мишель де Ностр-Дам к вашим услугам, он же — почитатель Священного Писания и наук. Не усматривайте в этом ни притязаний, ни лукавства… просто это божий дар… И ничего, кроме дара бога.

— А что еще вы можете предугадать? — вырвалось у Филиппуса, уже невольно проникшегося глубоким уважением к мальчику.

Спина матери вздрогнула, рука с миской застыла над столом. Мишель тихо ответил:

— Перст дьявола, мессир, постучится в этот дом.

Филиппус с серьезным видом покачал головой. Сколько раз видел он, как инквизиция устраивала ужасные процессы в Испании и других местах! У него не хватило бы ни пальцев, чтобы сосчитать их, ни цинизма, чтобы забыть крики несчастных, которых лизали языки костров.

Леденящая тишина вдруг окутала теплое помещение. Филиппус поспешил развеять ее, почему-то обращаясь к матери:

— Не бойтесь, святая женщина! Я человек науки, а не церкви. И будучи таковым, я восхищаюсь силой человеческого разума. Беда не войдет в ваш дом, потому что сердце мое так же чисто и благородно, как и мои намерения, ибо оно предназначено служить людям.

— Я нисколько в этом не сомневаюсь, друг мой, — одобрительно произнес Мишель, лицо которого осветилось искренней улыбкой, — и, как и я (знайте это), вы хорошо послужите на благо человечества. Мать, — обратился он к матери, — сохраните горячим ужин отца и брата. Они вернутся очень поздно.

Не удивившись этому предсказанию, женщина укутала две налитые глиняные миски плотными тряпицами и, сняв с крюка половник, стала разливать похлебку по остальным.

Слуга от нетерпения широко раскрыл глаза и облизывался, что лучше всяких слов говорило о его удовлетворении. Усевшись за стол, он нетерпеливо барабанил пальцами по навощенной столешнице. Филиппус и Мишель понимающе переглянулись и весело рассмеялись.

Давно уже Филиппусу не доводилось сидеть за таким ужином. Ему на какое-то время показалось, что вернулся он в родную Швейцарию, в свою семью, настолько атмосфера в этом скромном доме была жизнерадостной, несмотря на скудную мебель, свидетельствующую о небольшом достатке.

Дедушка Мишеля, имевший отношение к медицине, в свое время врачевал короля Рене. Он был известен тем, что оставил большое количество любопытных заметок. Поверив слухам о том, что его внук обладает даром предвидения, Филиппус решил навестить юного предсказателя.

И он поздравлял себя с этим. В этом уютном домике Филиппус забыл о зимнем морозе, об охоте за знаниями и даже о собственном сословии — он превратился в маленького мальчика, с восхищением взирающего на двенадцатилетнего гиганта.

Ужин закончился ореховым пирогом, и тогда Мишель, откашлявшись, с важным видом повернулся к Филиппусу:

— Ослы и слуга проведут ночь в конюшне. А для вас ночь будет длинной, поскольку приехали вы ко мне неслучайно. Этой ночью, мессир, вы спасете меня.

Сказав это, он без чувств повалился на стол. Мать отчаянно вскрикнула. Счастье, только что переполнявшее Филиппуса, исчезло. Потрясенный этой сценой, он, не задумываясь, стал нащупывать пульс мертвенно бледного мальчика.

— Коришон, мою сумку! — спокойным голосом приказал он слуге, который продолжал как ни в чем не бывало жевать кусок хлеба. Однако, повинуясь приказу своего господина, сразу отложил хлеб и убежал.

— Чем он болен? — спросил Филиппус хозяйку, испуганно смотревшую на сына.

Она подняла к Филиппусу растерянное лицо.

— Не знаю, мессир, — выдохнула она.

На мгновение паника охватила Филиппуса. Но он тотчас взял себя в руки.

— Он ничего не говорил? Припомните хотя бы одно слово! Ваш сын аккуратно обращается со своими вещами?

Она кивнула, силясь что-либо вспомнить. Наконец лицо ее прояснилось. Она бросилась к буфету, достала из ящика обитую кожей шкатулку и протянула ее Филиппусу.