Мирей Кальмель - Проклятая комната

Изабо пообещала себе написать в аббатство Мутье. Ей не терпелось узнать о смерти Шазерона. Мысль о том, что тогда она сможет воссоединиться с дочерью, была бальзамом для ее ран. Правда, оставалось главное препятствие для такой возможности — для Лоралины мать умерла. Простит ли она ее когда-нибудь за доставленное горе и за этот маскарад? Как поступит она, узнав, что была лишь орудием мести в руках матери? Изабо прогнала эту мысль. В сущности, все это не имело значения. Ей не нужна была любовь дочери, да и сама она дать ей любви не могла. Ей только хотелось, чтобы у дочери была лучшая жизнь. Не как у нее.

Кто-то взял ее за руку, вынудив повернуть голову и открыть глаза. Крокмитен… Карлик добродушно улыбался ей, и мгновенно между ними установилось молчаливое сообщничество. Затем он, как и в тот раз, завращал глазами на своем обезьяноподобном личике.

— Иза, похоже, потерялась. Крокмитен всегда находит потерянное. Люди, они как монетки… Во второй раз я уже нахожу тебя. На третий раз положу тебя в карман, красотка Иза!

Изабо не смогла удержаться от смеха. Она не видела короля со дня прибытия и была счастлива от того, что карлик не забыл ее. С сердечной улыбкой она отозвалась:

— На этот раз я потерялась не по-настоящему, просто очень устала. Но рада тебя видеть. В тот день я не успела тебя поблагодарить.

Крокмитен шутливо пожал плечами.

— Зачем? Услуга за услугу. Это закон. Когда-нибудь и ты протянешь руку Крокмитену. Так-то вот, красотка Иза.

Изабо кивнула. Временами порывистый ветер швырял на их накидки снежные хлопья, которые образовывали на них тонкую ледяную корку. Холод пронизывал промокшую одежду Изабо. Она задрожала.

— Пошли, — сказал ей Крокмитен.

Они сделали несколько шагов вдоль ограды, и Крокмитен остановился перед такой низкой дверью, что Изабо вынуждена была присесть, чтобы разглядеть ее. Карлик достал большой ключ из сумки, подвешенной к поясу, и вставил его в замочную скважину. Перед Изабо открылся узкий проход, ведущий в малюсенькую комнатку, где с трудом мог уместиться нормальный человек. Крокмитен не дал ей времени на расспросы.

— Входи, быстро… а то раскроется мой секрет.

Изабо спустилась по железной лестнице, освещенной фонарем, стоящим у входа в проход, и услышала, как наверху Крокмитен поворачивает ключ. Секунду спустя над ее головой появились его маленькие ножки. Изабо очутилась в темном подземелье, пахнувшем плесенью. Крокмитен спрыгнул с последней ступеньки и повел вокруг себя фонарем.

— Ничего не бойся, красотка Иза, — подмигнул он.

— Я и не боюсь, — весело отозвалась Изабо.

Ей захотелось сказать ему, насколько увереннее чувствовала она себя под этим сырым сводом, в этом затхлом воздухе. Она так долго прожила под землей одна или вместе с волками исходила все подземелья Монгерля, что чувствовала себя там уютней, чем на многолюдных парижских улицах. Именно людей, гомонящей толпы боялась она. Но никак не безмолвной темноты, не даже крыс, копошащихся у ее ног. Через несколько метров она заметила колеблющийся огонек другого фонаря, стоящего в углублении в стене. Поравнявшись с ним, она различила ниши, в которых были навалены скелеты. Она вздрогнула от неожиданности. Крокмитен расхохотался.

— Мертвые не страшны, страшны живые, красотка Иза! Эти лежат здесь уже много веков. Рассказывают, что они здесь еще со времен, когда римляне завоевали Галлию, когда Париж звался Лютецией. Это правда. А над нами находится кладбище Сен-Инносан. Ну, вот мы и пришли.

Действительно, перед ними оказалась новая дверь. Крокмитен отодвинул задвижку, и на них хлынула волна яркого света, музыки, красок.

— Добро пожаловать во Двор чудес! — весело вскричал карлик, посторонившись, чтобы пропустить ее.

В просторном зале с каменными стенами и сводом четыре десятка калек, нищих и горемык веселились среди удивительного беспорядка. На превращенных в столы гробах стояли бутылки и блюда с едой, словно предлагавшие себя грязным рукам голодных. Между гробов, смеясь и вертя задами, сновали развязные девицы. В одном углу вповалку спали дети на разодранных соломенных подстилках.

Сидя прямо на полу, рыжий верзила играл в кости с безногим, туловище которого покоилось на деревянной доске с колесиками. В другом месте музыканты наигрывали сарабанду, а цыганка в кричащем платье похотливо изгибалась в танце под ритмичное хлопанье нескольких зрителей. Молоденькая девушка кормила грудью пухлощекого младенца, тогда как другая лупила какого-то повесу, кидавшего в нее глиняные шарики.

Взгляд Изабо метался по залу, подмечая все и не останавливаясь ни на чем. Ее поразила эта веселящаяся нищета.

Но вдруг музыка смолкла: цыганка увидела Крокмитена и прервала танец. Легко крутанувшись в заключительном па, она упала перед ним на колени в почтительном реверансе. Этого движения оказалось достаточно, чтобы все взгляды обратились к королю шутов, после чего уважительно потупились.

Крокмитен, казалось, и не заметил всеобщего внимания, объектом которого он был. Он ласково провел рукой по агатовым волосам девушки. Та подняла на него такие горящие диким огнем глаза, что Изабо стало неловко. Крокмитен нарушил тишину словами:

— Друзья мои, вот красавица, о которой я вам говорил. Иза…

Своими ручками он взял Изабо за руку. Она затрепетала. И сразу же мужчины, женщины, дети в едином порыве заколотили руками по гробам, по полу, по стенам, подняв оглушительный шум. Изабо почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Все они пугали ее своими исхудавшими лицами, почерневшими или пожелтевшими зубами, оскаленными в игривых улыбках. Они вставали и приближались к ней в своих лохмотьях, приветливые, но пугающие в своей массе. Изабо повернулась к Крокмитену. Цыганка, обвив его шею руками, впилась в губы карлика. Изабо почувствовала, как ноги ее стали ватными. Она попятилась к двери, уверенная, что переживает еще один кошмар.

Когда она завопила, все остановились, но Изабо больше ничего не видела. Бесконечная ночь поглотила ее.

Смоченным в чистой воде платком Филиппус стер пятна в уголках губ Франсуа, надеясь таким образом смягчить действие яда. Затем, убедившись, что пульс ровный, хотя и учащенный, он решился.

У него не было другого оружия, кроме кухонного ножа. Правда, он хотел пронести в комнату свой кинжал, но побоялся привлечь к себе внимание: вооруженный, он насторожит убийц.

Доверившись своему инстинкту, он нажал на камень в камине. За спиной гудело пламя, раздуваемое поступающим из проема прогорклым воздухом. Сквозь камзол он ощущал жар, тогда как грудь обдавало холодом.

Он зажег заранее приготовленный факел и стал спускаться по каменным ступенькам. Поставив ногу на третью, услышал щелчок — плита за ним сама встала на место. Холодные мурашки пробежали по спине. Теперь путь назад был отрезан. Он стал заложником своего безрассудства.