Мирей Кальмель - Проклятая комната

Однако хватило нескольких месяцев, чтобы пришло разочарование. Тьерский край оказался неуютным, унылым — куда ему до парижского блеска! Ей вспоминались трубадуры Парижа, ярмарки с бродячими акробатами, шутами и развязными поэтами, своими дерзкими памфлетами то развлекавшими, то раздражавшими королевский двор.

Каким-то мрачным оказался и замок Воллор. Она хотела устроить в нем несколько празднеств, но ее родственники покинули тьерские земли при первых признаках приближающейся зимы.

Единственную радость доставляли ей встречи с матерью и сестрами, когда она приезжала к ним, устав от одиночества из-за ежедневных уединений Франсуа в главной башне, куда входить ей не разрешалось.

А потом муж вообще запретил ей отлучаться. Властный и требовательный, он хотел, чтобы ее родные считали, что она вполне довольна своей судьбой. Однажды вечером, когда они лежали в постели после скоротечной супружеской близости, Антуанетта попеняла ему, что он уделяет ей мало внимания. И тут окончательно развеялись ее последние иллюзии.

— Я женился на вас, дама [1] Почтительное обращение к женщине в средние века ( примеч. пер. ). , по двум причинам, — напрямик заявил он. — Первая — ваши прелести и здоровье, которые дают мне надежду на продолжение рода, вторая — ваше богатство и связи. До сего дня я пока не исчерпал ни одно из ваших достоинств. Так что сами понимаете, я не могу вернуть вас вашей семье. На этом и покончим.

И он оставил ее еще более одинокой и отчаявшейся, чем прежде. С тех пор, чтобы занять себя чем-то, она отдалась молитвам и заботе о бедных. Вот и в этот день она посещала несчастных, хотя капюшон ее горностаевого плаща покрылся инеем, а кожаные ботиночки на ее изящных ножках ступали по льду.

Она не могла оторвать глаз от широкой спины Гука де ла Фэ, когда он с непритворным участием наклонялся над стариками и детьми. Не чувствовала она и вины за некое желание, росшее в ней со времени переезда в Монгерль. Она много думала о непонятном браке прево. Уже немолодой, сорокатрехлетний Гук сохранил статность; лицо его с правильными чертами и чувственным ртом обрамляли густые, хотя и поседевшие волосы. В крае хватало молоденьких девушек с хорошенькими задорными личиками, но он взял да и женился на Альбери, характер которой она отказывалась понимать и которая иногда просто пугала ее непредсказуемым поведением. Кроткая, податливая, нежная Антуанетта… Качества эти так хорошо были видны… Она бы все отдала, лишь бы только смешаться с этими обездоленными, нашедшими приют в аббатстве Мутье, и чтобы Гук де ла Фэ участливо склонился над ней, обеспокоился, узнал о ее душевных муках и чувствах, на преодоление которых у нее уже не было сил.

Ушедшая в думы, таящие в себе опасность для супружеской верности, Антуанетта издала глубокий вздох, заставивший повернуться к ней улыбающегося Гука. Извиняющимся тоном он произнес:

— Холодновато… В следующий раз я пойду один.

— Нет!

Спохватившись, она повторила более мягко:

— Нет, я хочу заниматься ими, поверьте… Я думала о печальной участи этих людей, не о себе. Франсуа ничего не рассказывает мне о своих делах, как, впрочем, и обо всем остальном, — горестно добавила она, — а я беспокоюсь, хочу знать, когда же наконец они обретут свой кров…

Гук поцеловал в лобик худенькую девочку, которой только что дал яблоко, затем, выпрямившись, повел Антуанетту в опустошенный сад, оставив за собой пять десятков несчастных — их гораздо лучше согрели бы теплые одеяла, нежели молитвы.

Отойдя от здания аббатства, он остановился возле поваленного каштана с вырванными из земли корнями и повернул к ней ставшее серьезным лицо.

— Вот-вот ударят морозы, дама. Берил делает все что может. Все здоровые мужчины заняты на самых срочных работах. Но я очень боюсь, что этого будет мало. Дело в том, что ваш супруг забрал для ремонта Воллора большую часть работников. Боюсь также, что многие из этих, — он показал на паперть часовни, — в таких условиях не переживут зиму. А о том, чтобы разжечь огонь в часовне, не может быть и речи. Аббат Антуан де Колонь делает все от него зависящее, но устав его ордена строг, и он не может, не нарушив его, создать лучшие условия для этих горемык, когда его братья живут за этой же оградой.

— Но ведь речь идет о женщинах, стариках и детях, — возмутилась она со слезами на глазах.

— Речь идет о самых слабых, Антуанетта, — ответил Гук чуть слышным голосом и взял в свои руки нежные ручки в перчатках, дрожащие от бессильного сострадания, от невозможности остановить безжалостный закон природы, который спасает сильнейших, а остальным дает избавление от страданий и вечный покой.

Она взглянула на него сквозь слезы. Почему у нее неожиданно возникло чувство, что говорил он больше не о тех обездоленных, а о ней самой, о ее разбитой, лишенной смысла жизни? Забыв о своей знатности, она прижалась к толстой коже камзола под шерстяным плащом. Гук оглянулся и, убедившись в отсутствии нескромных глаз, нежно обнял ее, невольно опьяняясь близостью беззащитной, хрупкой женщины. Но сознавая, что не сможет дальше скрывать своего волнения, прево легонько отстранил ее и смущенно откашлялся.

— Умоляю вас, дама, успокойтесь, — тихо проговорил он с улыбкой. — Эти люди не должны поддаваться отчаянию, которое сведет их в могилу быстрее, чем холод. Силу и надежду они черпают в нас. Они сохранили веру, не теряйте же и вы свою. Держите!

Он достал из-за пазухи и протянул ей чистый носовой платок с вышитыми на нем его инициалами.

Опустив глаза, Антуанетта взяла платок. Она стыдилась своей слабости, но одновременно испытывала радость от того, что чувствовала дрожь Гука, когда он обнимал ее. Она промокнула глаза, потом высморкалась, отвернувшись, чтобы Гук не увидел, как горят ее щеки.

— Если уж вы хотите одолеть природу и дать шанс этим несчастным, — продолжил он серьезным тоном, — попробуйте уговорить своего супруга повременить с ремонтом Воллора. Берилу хватило бы двух недель, будь в его распоряжении все рабочие.

Она повернулась к нему. Губки ее скривились в горестной усмешке.

— Уговорить Франсуа? Да кто я такая, чтобы навязывать свою волю супругу? У самой последней служанки для этого найдется больше умения, чем у меня. Сеньор Воллора добивается всего, что пожелает, друг мой. А сейчас ему всего дороже то, что он прячет в главной башне. А я для него что?

Гук подавил вспышку гнева. Перед его глазами все еще стояло омертвевшее лицо Изабо, распластанной на ложе господина, слышался его жесткий голос, приказывающий бросить девушку на растерзание волкам. Франсуа де Шазерон нисколько не изменился за пятнадцать лет, зато злость Гука все больше разгоралась.