Виктория Борисова - Поезд следует в ад

— Куда его?

— Давай в бокс пока, пускай охолонет. Да крантик отверни слегка, чтоб капало только…

Чужие грубые руки сорвали с него одежду. Потом, голого и окровавленного, вытащили в коридор, впихнули в неглубокую нишу, с усилием захлопнули двери… Да так и оставили.

Сначала было облегчение — все-таки не бьют больше. Но минут через десять (может, больше, может, меньше, он совсем скоро потерял счет времени) Вилен Сидорович подумал, что лучше бы уж били. В узком и темном пространстве можно было только стоять — или висеть, опираясь на чуть согнутые колени. Тесно так, что шевелиться просто невозможно. Откуда-то сверху на голову лилась холодная вода — не то чтобы сильно, а так, тонкой струйкой. Совсем скоро начали мучительно ныть все мышцы и суставы, затекшие от неподвижности. Казалось, что не вода капает на голову и стекает по плечам и спине, а расплавленный свинец, прожигающий плоть до костей.

Но хуже и страшнее всего были ужас и отчаяние человека, запертого в тесном и неудобном пространстве. Кажется, гроб и тот просторнее… Сколько еще придется провести вот так — день? или час? или это уже навсегда? Вилен Сидорович еще пытался кричать, хотя остатками рассудка понимал прекрасно, что никто его не услышит, а услышат — только хуже будет. Он кричал, пока не сорвал голосовые связки, и только тихий хрип вырывался наружу. И когда сознание, наконец, окутала спасительная темнота, он воспринял ее с радостью, как избавление.

Когда через десять часов — как раз перед началом ночной смены у следователей — пришел надзиратель, гремя связкой ключей, и двери бокса, наконец, отворились, арестованный, занесенный в регистрационную книгу под номером 3380/2578, выпал на цементный пол — да так и остался лежать. Лицо его почти не отличалось по цвету от бледно-серой штукатурки, губы осинели, и только легкое поверхностное дыхание выдавало, что человек этот жив пока и не избыл своего срока страданий.

Потом пришел врач — тюремный врач, много чего повидавший на своем веку. В воздухе остро и резко запахло нашатырным спиртом, и веки заключенного дрогнули. Врач удовлетворенно хмыкнул и воткнул ему в руку толстую иглу. Через несколько минут щеки заключенного чуть порозовели, он пришел в себя окончательно и сел на полу.

Только вот в глазах его больше не было ни проблеска разума. Вилен Сидорович окончательно перестал понимать, кто он такой и где находится. Он смотрел вокруг широко раскрытыми глазами, но взгляд не фиксировался на предметах, как у новорожденного младенца. Арестант улыбался бессмысленной улыбкой идиота, качал головой будто в такт ему одному слышной мелодии, и слюна стекала по подбородку тонкой струйкой. Когда принесли одежду, он долго не мог сообразить, как надеть брюки и как застегнуть пуговицы на рубашке. Надзирателю пришлось помогать.

Когда арестованного ввели в кабинет, следователь Гордеев — плотный краснолицый мужчина с университетским ромбиком на лацкане пиджака — только головой покачал. Ну в самом деле, что за материал присылают! Краше в гроб кладут. Вечно сержантский состав переусердствует. Как теперь с таким работать? Он выложил на стол тоненькую папку с делом и бодро спросил:

— Ну что, гражданин Поликарпов, будем сотрудничать со следствием или как?

Вилен Сидорович опустился на краешек стула, осклабился в бессмысленной улыбке и радостно закивал. Ободренный таким началом, следователь положил перед собой чистый лист бумаги и приготовился записывать.

— Значит, на вашем заводе действительно существует вредительская организация?

Вилен Сидорович так же продолжал монотонно качать головой — вверх-вниз, как китайский болванчик

— Кто вас завербовал?

Арестованный издал горлом какой-то непонятный звук, что-то вроде «гы-ы», и закивал еще быстрее.

— Отвечайте по существу!

Следователь направил свет настольной лампы в лицо арестованного, но тот не поморщился и не отвернулся. Только теперь, заглянув в пустоту его глаз, за которой больше не было ничего человеческого, Гордеев понял, наконец, что дальше спрашивать бессмысленно. Он махнул рукой и принялся заполнять бланк протокола допроса. Не упускать же такую возможность!

Писал он долго. Все это время Вилен Сидорович продолжал все так же бессмысленно улыбаться и кивать. Следователь поймал себя на том, что торопится поскорее покончить с этой работой, чтобы можно было дать команду увести арестованного — уж больно тяжелое впечатление он производил. Гордеев, конечно, всякое повидал за годы службы в органах, но находиться рядом с безумным было все равно что смотреть в бездонный темный колодец.

— Подпишите ваши показания!

Вилен Сидорович уставился на лист бумаги, заполненный непонятными для него черными закорючками. Отдельные слова он еще мог прочитать, но в целом смысл документа был ему совершенно непонятен. Внизу страницы были чьи-то имена и фамилии, аккуратно выписанные в столбик, но и они ничего ему не говорили. Только одно имя показалось ему смутно знакомым, как будто он его уже слышал когда-то, давным-давно. Красивое имя — Зинаида Поликарпова. На секунду в памяти возникло женское лицо — серые глаза, русые волосы, мягкие губы… Потом и оно исчезло. Важно теперь было другое — удержать в дрожащих пальцах ручку с «вечным» пером и понять, что с ним делать дальше.

— Вот здесь, внизу страницы распишитесь.

Руки почему-то слушались намного лучше, чем голова. Вилен Сидорович поставил привычный росчерк там, куда указал толстый волосатый палец нового знакомца, и очень обрадовался, что все так хорошо устроилось. Следователь сразу же забрал листок протокола и нажал кнопку вызова охраны. Оставаться наедине с арестованным ему было по-прежнему неприятно.

— Можно забирать, Сергей Михалыч? — В дверях кабинета показалась круглая добродушная физиономия выводного надзирателя Бондаренко. — Что-то вы быстро сегодня.

Гордеев поморщился. Не дело, конечно, младшего состава вникать в тайны следствия, но сержант Бондаренко, всего год назад приехавший из деревни, при всей своей недалекости отличался редким упорством, учился на высших курсах НКВД и каждую свободную минуту зубрил учебники. Так, глядишь, через пару лет ровней станет, соседний кабинет займет… Мало ли их уже выслужились до самых высот, этих выдвиженцев из народа?

— Неужто сознался уже? — восхитился Бондаренко. — Ну вы ас, Сергей Михалыч! Настоящий профессионал.

Но Гордеев почему-то совсем не радовался легкой победе. Он смотрел на арестованного, который все так же кивал, раскачивался взад-вперед всем телом и скалил зубы в этой ужасной идиотской улыбке, — и на душе было гадко и неспокойно.

— Дурак ты, Бондаренко. Дело политическое, это понимать надо! Показательный процесс будет, а какой из него теперь свидетель? Позор один. Он еще подумал немного и коротко приказал: