Array Скорбачевская - Embryos

– Я со всем разберусь, – сказала Софья.

– Да кто тебя вообще готовить учил? – Герман открыл окно, маша кухонным полотенцем.

– Сама я, сама! – кричала Софья, вынимая из духовки сгоревший пирог. – Твою мать!.. – Она обожглась, уронив противень.

– Супер. Нет, блеск!

Парень вытер тряпкой следы золы, злобно бубня что-то.

– Слушай, не нравится – готовь сам. Только на улице и из мяса крыс!

Тот выпрямился, замахнулся полотенцем и слегка припудрил сожительницу: смуглое лицо еще больше потемнело.

– Да я тебя сейчас… – Софья кинулась на него, но дотянуться до ликующей рожи не удавалось.

Вдруг во входную дверь застучали.

– Госпожа Ярцева? – грозно вопросил стражник правосудия.

– Эм, возможно, – неуверенно раздалось из-за приоткрытой двери.

– Герман Кавалли проживает здесь?

– А что вам, собственно, нужно? – спросил рыжий, открывая дверь шире.

– Я сказала, на кухню иди, – зашипела женщина.

– Все нормально, – быстро кинул тот, переводя взгляд на полицейских.

– Вам обоим придется проследовать в отделение.

Софья отодвинула перепуганного юношу, встревая в разговор:

– На каком таком основании?

– Герман Кавалли объявляется подозреваемым в убийстве, а вы, госпожа Ярцева, подозреваемой в соучастии.

***

– Знаешь, я ведь не отсюда родом. – Теперь его голос зазвучал ещё страннее. – В смысле, не из России… ну, наверное, ты это поняла по моей фамилии. Испанец я. – При последних словах он улыбнулся. – Рос в маленьком городке, у меня была мама… Да, как сейчас её помню. У нее были такие глаза… зеленые, немного водянистые. Хм, раньше всегда казалось, что она чем-то болеет. У меня был отец. – Герман замолчал.

«Что же делать? Говорить или молчать? Да, лучше просто помолчу. Ах… зачем ты начал вечер откровений?» – Софья так не проронила ни слова и лишь сидела, скромно сложив руки на коленях. Как еще вести себя с ним?

– Я, наверное, попробую ещё раз позвонить, теперь Валерии. Она нас точно вытащит. – Женщина тихо подошла к отвратительной железной решетке и крикнула: – Товарищ полицейский! Товарищ полицейский!

Хотелось выбраться отсюда как можно скорее.

– Он убил мою мать.

На секунду все замерло. Софья, с поднятой вверх рукой. Герман, с его застывшими глазами.

Женщина медленно повернулась, не в силах отвести взгляд от рыжего парня. Она осторожно села на место и молча глядела на сокамерника. А он – на нее.

– Да, ситуация начиналась типично, – вернулся из тишины парень. Он уже немного жалел о сказанном, но останавливаться не было смысла. – Редко случалось, чтобы мама не была избита. Я частенько слышал удары… Боже, я видел и… пф… – Герман накрыл лицо ладонями в омерзении. Будто его сейчас вырвет. Будто сейчас он снова оголится, наружность исчезнет и выползет внутренность. Пугающая проекция кого-то…

– Я даже обещал ей, что он больше не тронет нас. Как раз тогда мы переехали в Россию, но он нашел нас.

Софья отвернулась к стене, стесняясь смотреть на парня. Рядом сидел сгусток энергии, она перестала видеть в нем человека, которого знала. Гадко сводило живот, когда он замолкал, и нависала такая тяжелая, неперевариваемая тишина.

– Помню, я играл в комнате, а потом крики и все такое. – Почему-то Герман вдруг слегка засмеялся, почесав глаз. – Знаешь, я тогда спрятался за дверью и готовился напасть на отца. Ха, думал, что смогу помочь, но вот только затрусил и опоздал.

После паузы парень продолжил:

– Он схватил со стола огромную вазу и разбил о ее лоб. Она потянулась за телефоном на полу, зачем – не пойму, – с легкой раздраженностью сказал Герман, разведя руками. – Он бил ее ногами, а она покорно лежала в осколках. Я просто смотрел, не мог шевельнуться.

Юноша снова резко почесал нос, всеми силами изображая непринужденное выражение лица. А потом спокойненько завершил:

– Он избил ее до смерти. Конец сказки.

За окошком стемнело, и в изоляторе все занесло приглушенной тенью. Свет дохлой лампы не доставал до них – не видно ни бледного мальчика, ни окоченевшего лица женщины. И тут Герман сказал:

– Всю жизнь жалею, что тупо струсил. Мало ли, может, я бы как-то повлиял на ситуацию. Но когда я посмотрел ему в глаза, то понял: это нечеловек.

Она идет, отбивая каблуком по треснувшему полу участка. Бедра плавно раскачиваются. Уверенными шагами женщина подошла к столу, заставляя одним лишь взглядом суетиться нескольких полицейских.

– Госпожа следователь, – посыпались полуобморочные бормотания подчиненных, стоявших с дрожащей рукой у виска.

Женщина повернула каменное лицо на заключенных, и те встали.

– Валерия, как я рада, – выдохнула Софья, примыкая к прутьям. – Это какое-то недоразумение.

– Я обязана вас допросить, – пресно кинула та, поправляя пучок.

– Но, Ржевская! – крикнула журналистка. – Мы ни в чем не виноваты!

Полицейские придвинулись, но следователь остановила их рукой.

– Всего пару вопросов. Вас больше напугали.

– Извините, – тихо встрял Герман. – Но положено пятнадцать минут на звонок близким.

В мальчика впечатался убийственный колющий взгляд.

– Это ваше право. Предоставьте ему телефон.

«Какие близкие? О чем он?» – Софья напряглась, но ее тут же вывели из изолятора. Железо брякнуло, и подозреваемых провели в комнату допроса.

– Итак, – собралась Валерия, пододвигая стул и складывая пальца в треугольник. За разговором тщательно наблюдают другие сквозь стекло «шпион». Софья сидела под стражей на стуле, борясь с бешеным стуком сердца. – Герман Кавалли, где вы были девятого октября 2034 года?

– Э… я, кажется… – Юноша нервно сглотнул, побелев как белая мышь, упавшая в муку. – В тот день случился обстрел на площади, а через два дня у нашей студии был корпоратив.

– Хорошо, – немного мягче сказала Ржевская. – Насколько мне известно, в тот вечер ваш начальник отправился в больницу в связи с… – Она специально замешкалась, а потом резко добавила, будто вспомнила: – Ах, да! Вы пробили ему руку копьем.

Герман похолодел, облизывая губы. Кончик рубашки уже скручен в трубочку по сто раз, но волнение не отпускает.

– Да, но… – оправдывался он, прикрывая с досадой глаза. – Я был пьян…

– И теперь человек с дырой в плече. Как вам такое?

– Поймите, он угрожал моей наставнице… – Мальчик совсем терял рассудок, буквально задыхаясь в поту. – Простите, можно воды?

– Последний вопрос, Герман. Где вы находились в половине шестого утра двадцать второго сентября?

– Я… я плохо помню… А, я как раз добирался до новой работы. А потом сразу у нас репортаж был на проспекте Медиков.

– Где вы были ночью до репортажа?

– Да не помню… Вы думаете, я виновен? С чего вы взяли?!