Нура Рид - Аркана

В тот вечер я впервые осознала, с мамой что-то происходит. Она казалась отстранённой. Она слишком глубоко и далеко ушла в свою голову. Меньше стала времени проводить со мной. Больше не водила в лес. Не рассказывала о травах. Не смотрела. Не была той, которую я знала.

Два

Безумие

Каждый день понемногу откусывал и сжирал мою маму. Она отдалялась. Она говорила сама с собой. Она смотрела на меня, словно видела впервые. Она уходила и долго пропадала в лесу. Не брала меня с собой, а бабушка не разрешала ходить за мамой. Я не понимала, что происходит? Не могла осознать восьмилетняя девочка, что сделала неправильно, чтобы мама так отдалилась и не принимала в свои объятия. Я грелась в руках бабушки Ружи. Впитывала её тепло словно это последний очаг, жар, который согреет и не покинет. Неизменная константа. Точка опоры.

Сны мои становились все более мрачными. Они наполняли мои лёгкие едким запахом горькой полыни. Туман стелился по земле и сковывал ноги, будто я шла не по твёрдой земле, а по топкому болоту, которое засасывало на дно. Очередная попытка выспаться привела меня в объятия демона с алыми глазами. Они не кровью были наполнены, а огнём. Тем, что пожирает. Обжигает оставляя на коже рваные раны и пузыри.

Сдерживая крик, застрявший в горле села в кровати чувствуя, как участился пульс. Кожа покрылась испариной. Вытирая лоб одеялом, я поняла, что мамы нет. Кровать пустая, одеяло откинуто в сторону.

Поднявшись, провела ладонью по простыне, она холодная была. Значит, мама с большей вероятностью даже не ложилась. Лес. Это единственное место, которое стало её другом и моим врагом, потому что он отбирал у меня самое дорогое.

Накинув халат, я тихо прокралась мимо спящей бабушки и вышла на улицу. Я шла босыми ногами по траве, даже не задумываясь о том, где моя конечная точка, когда нашла маму у озера. Она стояла по пояс в воде, смотрела на луну только не ту, что в небе висела, а ту, что отражалась в озере. Я присела на берегу, сложила руки на коленях, положила на них голову и наблюдала за силуэтом. Её кожа казалась слишком бледной. Нездоровой. Но я понимала, это всё лишь игра моего воображения. Свет луны делал кожу мамы больной. Некрасивой. Волосы касались обнажённой спины, руки висели вдоль тела. Она была похожа на куклу. Потерянную. Забытую всеми. Искажённую.

А потом она прыгнула. Мой визг отчаянный, потерянный, испуганный разбудил всех. Рядом творилось нечто неразумное. Мужчины держали в руках фонари, они окружили меня, а я могла только указывать на озеро и повторять:

– Мама.

Бабушка появилась и обняв меня, кивнула на озеро. Фонари как маяки поставили на берегу, когда несколько мужчин, разрывая воду, бросились в ту чернильную тьму. Я боялась воды. Особенно когда её укрывала ночь. Мне казалось на дне сидят чудовища. И они схватят меня и утащат под воду, как только коснусь поверхности. Как можно не бояться того, чего не видишь?

Её достали. Бледную. Холодную. Дрожащую. И тогда мама посмотрела мне в глаза и мягко улыбнулась. Сморгнув слёзы с глаз, я направилась вслед за ней держа за руку и впитывая эти моменты просветления как цветок, который давно не видел лучей солнца. Бабушка обтёрла тело мамы сухими полотенцами, укутала в одеяло и уложила в кровать. Я в ту ночь спала рядом. Держала согретую мамину ладонь и радовалась тому, что всё в порядке.

– Видения. Туман он реален, – разбудил меня шёпот мамы.

Открыв глаза, я увидела возле нас бабушку. Она приложила палец к губам, приказывая мне молчать, и я кивнула. Мама бормотала на непонятном языке и чем больше она говорила, тем больше хмурилась бабушка Ружа. Она обтирала лицо мамы влажным полотенцем, когда я поняла, что всё далеко не хорошо.

– Она заболела. Нет ничего страшного, ангел мой, – едва слышно проскрипел бабушкин голос. – Приглядывай за ней и будь рядом.

– Призраки, – снова зашептала мама. – Умершие души. Яд.

Мой испуганный взгляд метнулся к бабушке и тогда ей пришлось дать ответ, который она не хотела раскрывать. Несмышлёная ещё тогда я понимала слишком многое, но и упускала столько же.

– Мора особенная, ангел мой. Такая же, как и ты. Она видит гораздо больше, чем это позволено в нашем мире. Когда ты видишь картины из будущего, можешь читать карты, ты пугаешь людей. А страх он порождает насилие. Мора должна была послушать меня и уйти, когда была возможность, но теперь, похоже, слишком поздно.

Бабушка погладила меня по голове и тихо приказала.

– Спи.

Чувствуя, как на глазах проступили слёзы, я отвернулась, проглатывая все вопросы, которые крутились в голове. Бабушка не станет отвечать. Она сказала то, что посчитала нужным, большего мне не добиться я слишком хорошо её знала.

Я плохо спала, мама ворочалась рядом, меня пронзало то жаром то в холод бросало. Я находилась между сном и явью. Слышала шёпот мамин. Её бред. Слова непонятные моему мозгу. Видела, как бабушка Ружа раскинула карты на полу возле маминой кровати думая, что я сплю. Я не видела, как она разложила карты и о чём спрашивала у них, но была уверена, ситуация касается мамы. Она шептала что-то, переворачивая карту за картой. Дверь открылась, бабушка кинула платок на карты и обернулась. Я распахнула глаза, когда она вышла и кинулась на пол. Схватила платок, открыв своему взгляду ту картину, которую нарисовала бабушка на полу. Три карты впечатались в моё сознание. Бросив платок обратно залезла в кровать свернувшись под боком у мамы, перед глазами всплыли три карты, которые не сулили ничего хорошего.

***

Когда мне было двенадцать, мама так часто пропадала в лесу подальше от нашего табора, а я следила за ней переживая, что плохое может случиться. Наблюдала. Слышала шепотки других детей в тех редких случаях, когда бабушка брала меня с собой на прогулку к другим семьям. Она делала это нечасто, и я понимала почему, но боль стрелой осевшая внутри не ослабевала. Они говорили, что я дочь демона. Они говорили, что мама безумная и я пойду по её стопам. Они говорили, что мы не часть семьи.

Положив руки на кору дерева, вдохнула сосновый аромат. Ногами зарылась в мягкую траву и позволила себе ничего не помнить. Ничего не знать. Так проще было проживать день за днём наполненный отчаянием. Безысходностью. Горечью.

Кто-то приближался. Я чётко слышала поступь чужих шагов. Мне было легко определить незнакомца, потому что большинство из них тех, кто называл нас семьёй и тут же отворачивался, носили обувь. Они нас с мамой дикими считали, но я отказывалась в угоду их мнению надевать до жути неудобные башмаки. Это естественно, вот так ногами босыми ступать по земле. Через неё мы черпаем силу. Чувствуем опору. Дышим. Легче так, чем закрывать себя от дара природы.

Жена борона Гили вышла из-за деревьев и направилась прямиком к маме. Они не видели, что я слежу и это хорошо. Я не ожидала увидеть Гили рядом с местной безумной. Мама в это время сидела в позе лотоса на лугу подставив лицо лучам солнца и даже не вздрогнула, когда Гили присела напротив. Она поставила вазу рядом с собой и прикоснулась к маме. Гили что-то говорила, но я не могла разобрать слов, смотрела как они общаются, а потом пьют чай. И это согрело нечто глубоко внутри моей души. И я почувствовала благодарность к ней за то, что она единственная кроме меня и бабушки, заботится о маме.