Монтегю Джеймс - Рассказы о Привидениях Антиквария – Собирателя Древних Книг. Бледный Призрак и Прочая Нежить

Вечером того же дня хозяин гостиницы, который уже знал о том, что господин Раксэл желает встретиться с приходским священником или дьяконом (как их называют в Швеции), познакомил его с ним в фойе гостиницы. Усыпальницу Де ла Гарди они решили посетить на следующий день, а после своего знакомства немного времени провели за беседой на общие темы.

Господин Раксэл знал, что в обязанности дьяконов в Швеции входило обучать претендентов на получение конфирмации, [113]таким образом, он мог надеяться освежить в своей памяти знание Библейских притч.

– Вы знаете что-нибудь о Хоразине?

Похоже, что дьякон был сильно удивлен, но с готовностью рассказал ему то, что знал об этом городе, в основном плохого.

– Чтобы лучше понять, – спросил господин Раксэл, – я полагаю, там сейчас одни руины остались?

– Да, наверное, так, – ответил дьякон, – Я слышал от наших старых священников, что там Антихрист должен был родиться, и еще многое рассказывают…

– А что рассказывают? – заинтересовался господин Раксэл.

– Всякое. Я уже и забыл, – ответил дьякон, и вскоре после этого ушел, пожелав постояльцу доброй ночи.

Сейчас хозяин гостиницы был один. Поэтому Раксэл быстро сообразил, что тот сейчас находится в полном его распоряжении, а этот пытливый вопрошатель не собирался его щадить.

– Господин Нильсен, – сказал он, – я кое-что узнал о Черном Пути. Вы можете мне рассказать то, что вы об этом знаете. Какие таинственные силы граф умел вызывать?

Возможно по той причине, что шведы имеют привычку медлить и не сразу отвечать на вопросы или потому что хозяин гостиницы сам был медлительным по природе своей, я не могу сказать точно, только господин Раксэл пишет, что хозяин гостиницы более минуты рассматривал его с головы до ног, после чего, подойдя к нему совсем близко, дрожащим от напряжения голосом, произнес:

– Господин Раксэл, я могу рассказать вам одну историю, но больше вы от меня не услышите ни единого слова, а когда я закончу свой рассказ, не спрашивайте меня ни о чем… В те времена, когда жил мой дедушка, а было это девяносто два года назад, жили два человека, которые говорили: «Граф помер: что нам до него. Вот мы возьмем, соберемся и пойдем в его лес, и будем там охотиться, сколько душа пожелает» – это они говорили о том дальнем лесе, что на холме за Робеком. Ну а те, кто слышал их похвальбу, отвечали им: "Не ходите. Мы знаем, там вы встретите тех, кто ходит, когда они должны покоиться в гробу, а не ходить». А эти же в ответ только смеялись. В том лесу не было лесников, которые должны были следить за ним, потому что никто не хотел жить там. Раньше когда-то был, но он умер, вся его семья уехала, и дом лесника стоял пустой. Так что эти двое могли делать в лесу всё, что только пожелают.

Наконец, наступила ночь, когда они собрались и пошли в лес. Мой дедушка сидел здесь в этой комнате. Было лето, и ночь была светлая. Через открытое окно он мог наблюдать за лесом и слышать всё, что там происходит.

Вот, здесь, на этом месте, так он и сидел, а вместе с ним двое или трое других мужиков сидели рядом и слушали. Сначала, вроде как, ничего не было слышно. А потом…, знаете, как отсюда далеко до леса…, так вот, вдруг они слышат, как кто-то кричит, да так кричит, как будто из его тела с корнем вырывают самую душу. Они собрались все вместе в одной комнате, и так и просидели три четверти часа с места не вставая. А тут вдруг опять услышали, как будто кто-то ходит рядом, всего в каких-то трех сотнях элей. [114]В тот момент тот, кто ходил, вдруг начал смеяться. Но это был смех ни одного из тех, кто ушел в лес, а это был какой-то совсем другой смех, и как они все потом говорили, это вообще был смех не человеческий… Потом они услышали, как кто-то со всей силы хлопнул дверью…

Только когда рассвело и солнце поднялось, они пошли к священнику. Они ему сказали:

– Отец! Надевайте свою ризу и раф [115], пойдемте с нами. У нас двое покойников: – Андерс Бьорнсен и Ганс Торбьёрн.

Вы понимаете, они были уверены в том, что эти двое уже мертвы. Ну, значит, идут они по лесу…, а мой дедушка запомнил всё очень хорошо. Он говорил, что они сами, те, кто с ним был, были больше похоже на ходячие трупы, и священник тоже, тот был весь белый от страха. Он им сказал, когда они шли:

– Я слышал крик ночью, а потом я услышал хохот. Если я не смогу этого прогнать от себя, я никогда не смогу сомкнуть глаз и заснуть.

– Дело было так, они пришли в лес, и там, на опушке они нашли тех, кто не вернулся этой ночью. Ганс Торбьёрн стоял спиной к дереву и постоянно что-то отталкивал от себя руками – всё толкал и толкал, а что никто не мог понять, что-то невидимое. Тем не менее, он был живой, вот только говорить не мог, немым стал. Они привезли его обратно в деревню, а потом отправили в Нючёпинг, [116]к родне, там он и помер еще до наступления зимы. Всё то время, пока он был жив, он так и толкал от себя непонятно что. Андерс Бьёрнсен тоже был там, но он был мертв. Вот что я расскажу вам об Андерсе Бьёрнсене. До того дня это был красивый парень, а когда они его нашли, там в лесу, у него лица не было, потому что всё мясо с кожей до самых костей было содрано. Вы можете такое представить? Мой дед на всю оставшуюся жизнь запомнил это. Они положили его на носилки, на которых носят покойников, и накинули на его голову саван, а священник пошел первым. Они начали петь псалмы за упокой, правда, пели они, кто во что горазд. Так вот, когда они уже дошли до последней строки первого псалма, один из них, тот который нес эти носилки спереди, споткнулся и упал, все сразу посмотрели на носилки, смотрят, а покрывало сползло, и глаза у Андерса смотрят, как у живого, прямо вверх и ничего не видят. Такого они вынести не могли. Поэтому священник положил опять на его голову саван и послал за лопатой, там они его и похоронили.

На следующий день, пишет господин Раксэл, дьякон зашел за ним вскоре после завтрака и они отправились вместе в мавзолей. Он рассказывает, что ключ от мавзолея висел на гвозде, как раз возле кафедры. В этот момент ему пришло в голову, что неплохо было бы, если бы дверь в церковь оставалась открытой, а, как правило, так и бывало. Тогда ему особого труда не составит улучить момент, взять ключ и самому туда проникнуть. Тем более, было бы неплохо всё это провернуть на тот случай, если вдруг окажется, что там имеется гораздо больше вещей, способных пробудить интерес исследователя, чем можно было заметить после поверхностного осмотра во время первого визита. Мавзолей, после того как он оказался внутри, не произвел на него сильного впечатления. На памятниках, представляющих из себя главным образом громоздкие монументы семнадцатого и восемнадцатого веков, богато украшенные орнаментом, были выгравированы имена, причем там присутствовало большое количество эпитафий и геральдической символики. В центре комнаты с высоким потолком, куполом поднимающимся в самую высь, стояло три саркофага, покрытых сложнейшим орнаментом, искусно нанесенным рукой настоящего мастера. На крышках двоих из этих саркофагов, как это принято в Дании и Швеции, были металлические распятия. На третьем, который, как оказалось впоследствии, был саркофагом самого графа Магнуса, вместо распятия был выгравирован его объемный портрет в полный рост, а по краям от его изображения виднелось несколько переплетающихся ветвей орнамента с изображением различных сцен. Одна из них – была сцена битвы с изображением пушки, из которой валил густой дым. Были там и стены городов – крепостей, и отряды копьеносцев. Вторая сцена – была сценой казни. А на третьем фрагменте было видно, как через лес со всех ног бежит человек, волосы его развеваются по ветру, а руки раскинуты в разные стороны, причем за ним кто-то или что-то гонится. При этом трудно сказать, то ли художник хотел нарисовать преследователя человеком, но не смог передать требуемого сходства, или он преднамеренно пытался изобразить чудовище, каким это существо и казалось. Принимая во внимание мастерство художника, с каким была выполнена вся его работа, господин Раксэл скорее склонялся к тому, что здесь больше подходит последнее. Существо это было очень маленького роста и почти всё было закутано в какой-то плащ с капюшоном, волочившимся за ним по земле. Видна была только единственная конечность этого существа, которая оставалась не прикрытой плащом, как бы вытягивающаяся из того места, где у человека должно быть плечо. Как объясняет господин Расэл, эта конечность была чем-то похожа на щупальце осьминога. Далее он пишет: – Увидев это, я сказал себе, – По-видимому, здесь скрывается какая-то аллегория, – это образ, который олицетворяет демона, преследующего заблудшую душу. Возможно, здесь выражена сама сущность предания о графе Магнусе и его таинственном покровителе. Надо посмотреть на то, как выглядит сам ловчий. Нисколько не сомневаюсь, что он будет изображен в виде демона, дующего в рожок. Как он не искал, каких либо других таинственных или демонических персонажей больше не находил. Было еще одно очень нечеткое изображение мужчины закутанного в плащ, стоящего на холме, словно утопающее в тумане. Он стоял, опершись на трость, и с интересом наблюдал за сюжетом травли, развернувшейся перед его глазами, что действительно удалось передать граверу со всем присущим ему мастерством.