Ирина Азина - Девочки из первого Г

– Поди сюда, малыш! Вот эти все стихи – твои?!

– Мои…вам нравится?

– Да, нравится, и очень! У тебя талант! И ты должна его направить в правильное русло, понимаешь?

– Ну…наверно…

– Значит, так! Будешь писать для нашей стенгазеты, обличая недостатки и рассказывая о хорошем…о товарищах своих, о поведении, о праздниках…Начнёшь с себя! Возьми и напиши нам до субботы…предположим так: «Как нужно отношенья выяснять без помощи насилия и драк».

– Хорошо…попробую…

– А тетрадочку ты эту береги, но в школу лучше не носи! Пиши в ней дома…мы договорились?

– Да, договорились.

– Ну, иди, иди. Тебя там уж бабуля заждалась…

Тут следует отметить, что на дислокацию тетрадки этот разговор подействовал довольно мало; и она, неслушная, всё время копошилась в рюкзаке, напоминая о себе прекрасным запахом обложки, отвлекая от уроков, заставляя меня думать – чтоб ещё такого наклепать…

В те годы нам казалось, что уроки – наше тягостное бремя, и мы не знали бытовых проблем как следует, хоть каждый день и сталкивались с ними: нет водопровода, отопление печное, руки и посуду мыть приходиться в тазу, и возить воду из колонки. Такая роскошь, как домашний туалет, вообще считалась за пределами возможного для нас, живущих в Комаровке «домовых». «По полной» доставалось нашим взрослым, мы же были лишь беспечными детьми… Постоянный и тотальный дефицит всего на свете и длиннющие очередищи – можно только удивляться, как родители хоть что-то успевали?! Жизнь в отдельных, «комфортабельных» квартирах много лет была предметом нашей с девочками зависти и постоянных разговоров. Диалог на эту тему начинался так:

– Вот хорошо ж в квартире жить… (тяжелый долгий вздох). Топить не надо, воду не возить, и ванная под боком…

– Ага, а Ленке-то везёт! (одна из наших одноклассниц, наделенная указанными благами).

– Ты представляешь, Соф, она даже на улицу не знает, как сходить! Она боится прямо в туалет идти к нам, только что сама сказала мне.

– Подумаешь, принцесса! Ну и пусть боится, нам-то что??

– А знаешь, Соф, я ей сказала, что у нас в подвале домовой…

– И что она?

– Она сказала, что не очень-то боится домовых, и их на свете не бывает… Тоже мне, всезнайка!

– Это точно! Да и в чем они вообще-то разбираются, квартирные…

Тут мы соображаем, что сочетанье слов «квартирные и домовые» вдруг составляет славненькую шутку: мы, обитающие в доме без удобств – такие же по сути «домовые», как и косматые чудные существа, живущие поблизости от нас…а избалованные слабенькие личности, живущие в больших благоустроенных домах на всём готовом, именно «квартирные»! И я, и Софка начинаем хохотать, как сумасшедшие – нас не остановить, мы валимся на снег и прямо-таки бьёмся в истерическом припадке, умирая со смеху и всхлипывая хором. За этим застает нас моя бабушка – обладатель далеко не столь покладистого нрава, как…ну, скажем, у Оксанкиной старушки. Мы с Софочкой насильно извлекаемся из снега, выслушав ворчанье бабушки по поводу «мокряти» и соплей, а также и угрозы рассказать про всё Абике (дело было во дворе у нас, а между тем предполагалось, что мы всё это время чинно занимаемся уроком). Немедля водворяемся на кухню, мокрое всё стаскивают с нас, и отправляют на просушку возле печки. Засим, пред нами возникают две тарелки – с одинаковой тушёной в молоке картошкой, и кружочком розовой варёной колбасы. И вот мы – нагулявшиеся, мокрые, румяные, и безо всяческих соплей – сидим напротив низкого окна и уплетаем поданное блюдо. Но, правда, при проверке выясняется, что в Софкиной тарелке съедена картошка и не тронута нисколько колбаса, а вот в моей – совсем наоборот! Бабушка моя решает эту сложную проблему быстрым и блестящим совершенно, с точки зрения детей, педагогическим приёмом. Строгим тоном полководца, не видавшего ни разу поражений, она велит нам… поменяться нашими тарелками! Этот гениальный «ход конём» вдруг вызывает у нас новый приступ смеха, теперь переходящего в какое-то придушенное бульканье; но, справившись с собой под пристальным бабулечкиным взглядом, мы общими усилиями справляемся и с содержимым поданных тарелок…А за уроками, которые, к несчастью, никуда от нас не убежали, мы то и дело потихоньку подхахатываем, шёпотом свистя друг другу на ухо заветные слова:

– Квартирные!

– А мы то – домовые!!

И маленькое сонное окошечко напротив моего рабочего стола, со старыми, ободранными ставенками, чуть наискосок глядит на нас, серьёзно отражая в двойных дымчатых глазах (заполненных на зиму толстым слоем ваты) весь тёмный ближний дворик, тень скрипучей яблони, неверный лунный свет, и двух счастливых маленьких девчонок, склонивших свои славные пушистые головки над исписанными тонкими тетрадками…Так вот и прижились у нас эти забавные словечки… Завидуя удобствам обитающих в многоэтажках одноклассников, мы долго-долго называли их презрительно «квартирными». Попозже к ним добавились и «банники», и «ванники». Первые – фольклором предусмотренные жители дворовых наших бань, а вот вторые – нами лично сочинённые «жильцы» удобных ванных комнат в городских благоустроенных квартирах.

– Как думаешь, Оксан, у ванников есть шерсть?

– Зачем им шерсть?! В квартирах-то тепло, они же голые, как пупсы, должны быть!

– Да-а…голенькие пупсики…ха-ха! Смешные голыши…ой, не могу, сейчас умру со смеху! Куда уж им до страшных, волосатых наших банников!

– Да они сами, если вдруг увидят банника, с ума сойдут от страха!

– Сойдут с ума и будут сумасшедшие и голенькие ванники!! Смешают все шампуни, кремы и духи… напьются, и устроят им потоп!!

И тут же, из последнего отдела письменного шкафа извлекается та самая заветная тетрадка с зарисовками, сюжетами и разными стишками; и я быстренько набрасываю ручкой несколько рисунков банников и ванников, увидевших друг друга ненароком, а также и последствия – вот тут пузатый ванник в ужасе закрылся круглым тазом от оскала страшного мохнатого «братишки»…а вот он пьёт из горлышка шампунь… Смешные были зарисовки…жаль, не сохранились – улетели, закружились вместе с листопадом наших детских лет, смешались с прелою, усталою землёй под корявой старой яблоней далёкого, любимого двора…

Про «настоящих» же, «нечистых» домовых ходило среди нас достаточно загадочных легенд, которые рассказывались шёпотом, закрывшись зимним вечером в тепле только натопленных домов:

– А, знаете, что, девочки! Недавно бабушка рассказывала мне, как тёть-Маруся домового с собой в город из деревни позвала… Вы слышали об этом?

Подружки смотрят широко раскрытыми глазами: в глубине Оксанкиных лукавых тёмных вишен пляшет огонёк зажженной нами на столе свечи, и взгляд её мне кажется насмешливым и дерзким. Софины бездонно-синие озёра в полутьме закрыло дымкой, они выглядят стальными… безоговорочно-доверчиво внимают каждому придуманному слову, и ледяная гладь туманится вдруг подступившим первобытным страхом… Итак, мой занавес открыт, и зрители готовы, начинается спектакль!