Ирина Дынина - Хмурый город. Ненастье для Насти

– Ты, главное, раком не стань. – пошло пошутил гыгыкающий Серый и, смилостивившись над страдальцем, согласился. – Ну, заголяйси, что ль. Смотреть буду – покажите доктору попку, пациент, гы-гы, не стесняйтесь.

Первый оперативно стянул с себя штаны вместе с трусами, ничуть не смущаясь присутствием Насти, стоявшей чуть поодаль, разинув рот, людной улицы и многочисленными окнами домов, смотрящими прямо в этот небольшой скверик, а, так же, детишками, прыгающими и бегающими по детской площадке. Заголив зад, первый, согнувшись, прохрипел.

– Ну, Серый, чего там видно?

Серый замер, глаза у него медленно округлялись.

– Да, там, Толяныч, вообще – жопа!

– Ясное дело, что жопа. – согласился первый, переступая с ноги на ногу. – На жопе-то, что?

– Да тут, полная жопа! – заявил хмельной Серый, почесывая затылок. – Вот, полная! И вся красная ищ-що! Гноище – кругом! Как ты, вообще, ходил и сидел на ней, а?

– Да, ты, что? – Толяныч застонал и ноги у него начали мелко трястись. – Чё, в натуре?

– Ага! – Серый снова нагнулся и взглянул. – Ну, трындец! Полный!

– Ах, вы, извращенцы поганые! – громкий крик вспугнул и пациента и само назначенного проктолога-любителя. – Гады! Бесстыжие гомики! Ты погляди, чаво удумали – средь бела дня чуть ли не сношаются у всех на виду! При детях! Ах вы, паразиты недобитые! – и на парочку любителей выпить на лавочке в тихом скверике, накинулась рослая тётка в оранжевом жилете, воинственно потрясающая метлой. – Уж, я вам и задам! Твари! А, тебе, Толяныч, точно не жить – я твоей Машке все обскажу про бесстыдство твоё! Всё, как есть, обскажу – и как ты водку жрёшь, и как тебе Серый, алкаш проклятый, зад щупает ручонками своими погаными. Извращенцы! Уроды! Полиция! Полиция! – и вновь принялась махать метлой, целясь в лицо поганым уродам и грязным извращенцам, которые прикидываются порядочными людьми.

Настя, согнувшись в поясе, оглушительно хохотала, наблюдая за тем, как ражая тётка-дворничиха гоняет по двору двух щетинистых, неухоженного вида, мужичков, пребывающих в лёгком подпитии и обалдении от того, что их обзывают извращенцами, гомиками и прочими, не очень приятными, словами.

Впрочем, тётка выражалась куда более ярко, но, нецензурно.

– Ты, хозяйка, полегче б, проклятиями разбрасывалась. – неодобрительно запищало у Насти за ухом. – Вона, как, мужика-то, скрутило! Чуть ли, не в бараний рог согнуло! Ишь, бежит, а сам себя за задницу придерживает, чтобы, значится, у него ничего не отвалилось лишнего. Небось и ноет у него там, и свербит. А, коли бы, ты лопнуть кому пожелала, от души? Что, тогда? Собирали бы клочки по закоулочкам?

– Я тут при чём? – охнула Настя, едва удерживаясь от того, чтобы не почесать саму себя за ухом и не прихлопнуть невзначай обладателя писклявого голоса.

– Как это – при чём? – возмутился Шкода. – А, кто бедолаге чиряка пожелал, величиной с фигу? – ехидно поинтересовался противный дух. – Я, что ли или, колдунья одна? Проклятье, оно не птица. Вылетит – не споймаешь!

– Ведьма, отстань от меня. – орал бедолага Толяныч, а Настя, мгновенно побледнев, как смерть, забилась в узкую щель между гаражами, щедро понатыканными по всему двору.

– Ты ещё и обзываешься, извращенец? – неугомонная дворничиха продолжила свой забег с метлой наперевес. – Ведьма, говоришь? Кто, ведьма? Я – ведьма? – горячилась она, загнав мужика в угол между гаражом и стеной высотки. – Это Машка твоя – ведьма! Цыганка подлая! Чёрная, как головёшка и глаз у неё недобрый! Все про то знают! Ведьма, ить, я тебе дам – ведьма!

– Кому это ты там давать собралась, лахудра? – женский голос с балкона пятого этажа звучанием напоминал визг бензопилы. – Даст она! Погань! Да ты приплачивать станешь и то, не возьмут! Стерва рыжая! Отстань от моего мужика, чего приколупалась? Вот, я сейчас спущусь, да лохмы твои распрекрасные повыдергаю все!

– Спустись, спустись. – дворничиха с метлой чувствовала себя уверенно, да и зевак во дворе, хватало, свидетелей, то есть. – Спустись и на мужика своего, извращенца полюбуйся, на то, как они с соседом вашим, Серым, друг друга за зады ощупывали. Ох и зад у твоего Толяныча – красный! Чисто бибизьян из зоопарка!

– Сама ты – обезьяна облезлая! – та самая Машка, высунувшись из окна по пояс, продолжала орать на всю улицу. – Дура с метлой наперевес. А, ты, урод, – это уже несчастному Толянычу. – домой не приходи! К мамочке своей катись малахольной. Нехай она тебя по заду гладит, сволочь ты небритая! – и, плюнув на платок горластой тётке с метлой, исчезла с балкона.

Настя, отдышавшись и убедившись в том, что, если кого и обзывали ведьмой, то не её, осторожно, короткими перебежками, прячась за естественными укрытиями – ларьком, детской горкой и чьим-то «Лексусом», припаркованном на тротуаре, бросилась к своей машине. Крохотный «Матиз», совсем незаметный на фоне всех этих джипов, «Киа» и прочих «Тайот», казался ей спасительным островком спокойствия и благополучия.

– Не спеши, хозяйка, не спеши! – все тот же, тоненький голосок продолжал назойливо пищать за ухом. – Споткнёшься, упадёшь и ещё кого проклянёшь ненароком. Ой-ой! – это Настя, устав выслушивать всяко-разное в свой адрес, глубже натянула шапку на уши, отрезая своему духу-помощнику саму возможность орать в белый свет дурным голосом.

– Анастасия Павловна? – глас с небес прозвучал неожиданно и очень некстати. – Конева Анастасия Павловна?

– Вы ошиблись. – не глядя на говорившего, Настя гордо распрямила спину. – Кобылка, если вам это интересно. – и взглянула на очередного нахала, коверкающего её честное имя.

И, обомлела – перед ней, собственной великолепной персоной, ухмыляясь во все свои тридцать два зуба, находилось то самое, высокое начальство – Соловей Никита Добрынич. Тот самый Соловей, родный внук гадюкинской ведьмы Степаниды Савишны.

– Точно-точно, Кобылка! – продолжал улыбаться губами Соловей Никита Добрынич, но глаза при этом, у него оставались холодными. – Я помню – какая-то лошадиная фамилия.

– Сам ты – конь педальный. – захотелось огрызнуться Насте, но она сдержалась, особенно, принимая во внимание то обстоятельство, что ершистый дух, свивший гнездо у неё на голове, сноровисто пинал ногой Настю за ухом, да так активно, что серьга-колечко неравномерно тряслась.

– Смотрю, вы, Анастасия Павловна с поручением моим справились вполне успешно, да и сами, как я слышал, внакладе не остались? – вкрадчиво поинтересовалось то самое, большое начальство. – Вас можно поздравить с новообретенными навыками и умениями? – и Соловей, широко проведя рукой по воздуху, ткнул прямо в незадачливого страдальца по имени Толяныч, медленно ковыляющего к зданию городской поликлиники и продолжающему ощупывать свой многострадальный зад. Приятель его, а по совместительству и собутыльник, Серый, держался чуть поодаль, опасаясь новых обвинений в нетрадиционной сексуальной ориентации.