Нерон Фокси - Зеркалисье

Туманный взор неясных мыслей,

Сквозь призму сумрачных надежд.

Бремя непринятых решений

Как плен изношенных одежд.

Тот мрак, что разум покрывает,

Вмещая толщу бытия.

Что так упрямо раскрывает

Свой план касаемо тебя.

То, что было вначале, повторится в самом конце

– Знаешь, проще было бы закопать её прямо там, под деревом.

– Да, ты, безусловно, был прав.

– Ну же, чего ты ждешь?

– Да… но как я…

– Держи. Это называется лопата

– Оу… Но всё же, как именно…

– Она достаточно острая. И дерево срубить не забудь, сейчас это более не имеет значения.

Металл – этого слова они еще не знали. Для него это был новый мир. Но кровь пахла так же, как и лезвие.

Дерево. Он не подходил сюда уже очень долго. Время – это слово ещё не родилось в его сознании. Неудивительно, что она ничего не поняла. Эти два дерева уже сплелись, и различить их было невозможно.

Так что же она съела? Он вспоминал тысячелетия греха. Какой смысл повторять историю из раза в раз? Стоило лишь послушать её.

– Отвлекись.

Зверь стоял перед ним в том обличье, что он мог воспринять.

– Кто же ты?

– Я – то, что должно появиться. Это необходимо для баланса.

– Я не понимаю…

– Это сейчас не важно. Просто вспоминай, и начинай думать сам. Вспомни кто ты.

Дерево вилось, и было полно змей, одни головы и жала, шипение было ритмичным и гипнотизировало. Она сидела на коленях и раскачивалась в такт.

– Смотри, она так любит танцевать.

– Я только сейчас понял, что ей нужно.

– Да. Но уже поздно.

– Я так любил её смех…

– И сейчас любишь. Не лги хотя бы себе.

– Лгал ли я?

– Ложь – это яд. С женщинами всё иначе. Немного яда и это будет твоим лекарством.

– Кажется, понял.

– Тогда действуй.

Лопата – так это называется. Похоже и на топор, и на меч. Живой металл принимал форму, нужную ему. Лезвие блеснуло на солнце, что прожигало до самых глубин души. Она повернулась и бросила взгляд прямо на него. Мгновение колебания. Он увидел её зрачки – вертикальные черточки. Хватит! Довольно обмана! Не ведись уже! Думай сам!

Багровый цвет окрасил траву. Слёзы смешались с потом. Все эти ядовитые твари, что сидели на дереве, обратили свой взор прямо на него.

– ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ?!

– То, что должен был.

– Теперь ты понял.

– Да.

– Можешь объяснить?

– Только теперь я вижу, как можно спутать чёрное с белым. Как можно отвергать правду, смотрящую на тебя.

– А теперь терпи.

Роем змей они ринулись на Первородного. Сотни укусов, но бесполезно. Эту боль он ещё не чувствовал. Но даже эти уколы не заглушили эту тоску и одиночество. Волной накрыло ощущение потери. Никто никогда не был виноват. Просто мы были не готовы. Он погружается в сон. Змеи начинают грызть друг друга.

– Хватит!

– Теперь ты готов. Терпи еще немного.

– Хорошо.

Теперь он понял, что боль может глушить боль. Теперь стало ясно, почему все молитвы сводят с ума Слышащего. Эта реальность просто устала от противоречивых слов. Все эмоции эгоистичны. Нет никакого альтруизма. Лишь Автор может отказаться от концепции счастья и не гнаться за радостью. Парадоксально, ты забываешь, и желание сбывается. Отпустить, чтобы купить. Жертвовать, чтобы вернуть. Время так пластично…

Кровь хлынула из носа. Он лежал отравленный и беспомощный рядом со своей обезглавленной супругой. Прости меня, дорогая… Иначе никак. Теперь я тоже знаю добро и зло.

Дерево начало тлеть.

– А вот и мои друзья…

– Что?

– Смотри.

Что-то блестело в руке у третьего херувима. Он смотрел на лицо, и ему стало страшно. Он видел своего сына.

– Каин?

– Да, отец.

– Но как??

– Я не смог принести жертву, как и не смог умереть, но зато теперь Зверь подчиняется мне.

– Что это? Что у тебя в руке?

– Молчи. Отдохни. Скоро твоя боль уйдет.

Проклятый сын взял кусок металла из руки отца. Огонь снова был соединен с мечом. Улыбка обнажила дикие клыки. Серая кожа покрылась похожими на шипы горбинками. Зверь и человек снова едины.

– Теперь настала пора мстить. Мы готовы к войне с богами.

– Сын…

Умершие были похоронены со всеми почестями дикого племени. Дерево же так и осталось нетронутым. Кости и плоть были разделены.

Так и родилась традиция приносить к этому хищному дереву все черепа грешников. Однажды он снова родится здесь. Однажды он вспомнит кто он. Однажды всё изменится.

Жди…

Земля – обитель херувимов. Они охраняют сон древних, что пробудившись ото сна, переменят мир. Кто знает, лучше он будет или хуже.

Воздух пропитан изменением. Вдохни его поглубже. Насладись им, оставь немного на потом.

"Черные полосы и линии света рассеялись и поднялись в небеса,

Мне не найти в этом мире ответа и на траве от меня лишь осталась роса…"

Контрасты – вот как можно кратко обрисовать их жизнь. Тёмные вечера, зато тёплые и уютные. Свежие утренние часы, но наполненные чувством неосведомленности. Переживания за грядущий день перемешиваются с ощущением близости через объятия и доверительную беседу.

Она была художницей, он работал курьером. И если её контрастность выражалась в рисунке, то его состояние непредсказуемо перескакивало с радости до грусти, с хаотичных мыслей до стремления к порядку.

Два человека не вписывающихся в понятие «нормальный». И все же они уживались. Они любили друг друга, при этом регулярно ссорились, но так романтично мирились…

Их отношения не были зарегистрированы государством, но это и не было нужно. Ей не нужна была физическая близость. Она нуждалась скорее в нежности и заботе. Да и дать он ей эту близость не мог – всему виной лекарства, что он принимал.

Жили они на средства, вырученные от продажи её картин, ведь его заработка хватало едва покрыть расходы на еду, и то не хватало на разного рода лакомства и вкусняшки.

Не называя слово болезнь трудно описать их быт, ведь нездоровыми они были оба. Он принимал нейролептики и поэтому тормозил. Иногда ему было сложно просто пообщаться, но глаза его говорили за него. Да, он умел говорить глазами. Она же всячески старалась не принимать прописанные когда-то таблетки, и вообще всячески сторонилась врачей. Была ещё одна причина – под препаратами она не могла рисовать.

Ему снилась буря, что сметает все на своем пути.

Ей снился снег, что замораживает душу и молнии, что рассекают саму ткань реальности.