Том Холланд - Спящий в песках

– Я помню, но не верю. Разве может существовать столь нелепый обычай? Кем он установлен?

– Увы, сестра, этот обычай действительно существует. Он восходит к глубокой древности, установлен самим Амоном, а за ею неукоснительным исполнением следят жрецы.

Некоторое время Тии смотрела на брата, а потом покачала головой.

– И все-таки я тебе не верю! Не верю, и все тут!

– Прости меня, о сестра, но сие есть непреложная истина.

– Непреложная?

– С самого возникновения государства фараоны женились только на своих сестрах. Эта традиция никогда не нарушалась, и не нарушится.

– Поживем – увидим, – пробормотала Тии. Глядясь в ручное зеркальце, она поправила локон и подкрасила губки. – Нет таких обычаев и традиций, которые рано или поздно не нарушают.

Инен попытался что-то возразить, но сестра, не слушая его, повернулась и вышла из комнаты. Поднявшись на одну из плоских крыш женской половины дворца, она долго любовалась оттуда лежавшими в тени деревьев бывшего сада великой царицы львами.

И надо же было такому случиться, что именно в этот момент проходивший по одному из внутренних двориков Аменхотеп поднял глаза и увидел девушку. От нахлынувшего желания у него неистово забилось сердце: она нравилась ему и раньше, но сейчас показалась прекраснее не только всех женщин дворца, но и всего сущего на земле и в небесах.

Не в силах противиться охватившему его чувству, фараон взбежал наверх и заключил Тии в объятия. Та, однако, отстранялась и уворачивалась от его губ до тех пор, пока он не пообещал сделать ее великой царицей.

Как только эти слова были сказаны, она нежно поцеловала его, но тут же вырвалась и побежала вниз по ступенькам.

Царь Аменхотеп остался один.

На следующее утро, выйдя в тот же дворик, он поднял взгляд и вновь увидел Тии на том же самом месте. Обуреваемый страстью, фараон взбежал наверх и, как и накануне, попытался заключить Тии в объятия. Однако она отвела глаза и напомнила Аменхотепу о его обещании.

Дрожа от вожделения и нетерпения, царь заявил:

– Я повелитель Верхнего и Нижнего царств, владыка всего Египта! Все здесь принадлежит мне, и я могу сделать с тобой все, что мне будет угодно, ибо нет ничего, на что не распространялась бы моя власть.

– Ты властен лишь над живыми, – возразила Тии. – А я скорее спрыгну с этой крыши и погибну, чем стану простой наложницей. Делить с тобой ложе я согласна, но только как твоя законная жена.

– Но это невозможно!

– Почему?

– Жрецы храма Амона не позволят нарушить вековой обычай.

– Если я не ослышалась, ты только что называл себя повелителем Верхнего и Нижнего царств, владыкой всего Египта. Или настоящим фараоном является верховный жрец храма Амона?

Аменхотеп в ярости сжал кулаки.

– Нет в Египте властелина, кроме меня! Ты будешь царицей, и никакие жрецы не смогут этому воспрепятствовать!

– Но об этом должно быть объявлено во всеуслышание – и не только во дворце, но и по всей стране.

– Так и будет.

Тии обняла фараона, на миг припала к его губам и, как в прошлый раз, быстро сбежала вниз.

Всю ночь фараон не сомкнул глаз, а еще до рассвета поднялся на крышу, на любимое место Тии, и стал дожидаться девушку. Едва она появилась, царь снова подумал, что ни луна, ни солнце, ни звезды не сравнятся с нею красотой.

Тии улыбнулась ему, а потом кокетливо опустила глазки, и тогда он, разрываясь между любовью и яростью, закричал:

– Не смей насмехаться надо мной! Не смей кокетничать! О Тии!.. Тии!..

Фараон сам понимал, что с его уст срываются вовсе не те слова, которые нужны сейчас, однако он не умел говорить о любви, ибо, будучи избалованным всеобщей покорностью, до сих пор просто не представлял себе, что это такое. Осекшись, Аменхотеп смутился и умолк, а когда Тии звонко рассмеялась, схватил ее за тонкое запястье и попытался привлечь к себе.

Девушка, однако, ловко высвободилась, но не сбежала вниз, а, встретившись с ним взглядом, спросила:

– Сделал ли ты то, что обещал? Буду ли я твоей царицей?

Фараон Аменхотеп глубоко вздохнул.

– Буду ли я твоей царицей? – повторила Тии вопрос.

Царь вздохнул снова.

– Ты не понимаешь...

– Напротив. – Тии отступила. – Я все понимаю слишком хорошо.

– Нет. – Аменхотеп сделал беспомощный жест. – Я не могу совершить столь важный шаг, не получив знамение, свидетельствующее о благоволении богов.

Глаза Тии наполнились таким презрением, что щеки Аменхотепа запылали, словно их обожгло дыханием богини. Его охватила ярость, ибо он больше не мог мириться с тем, что Тии еще не тает в его объятиях.

– Все это не имеет значения! – выкрикнул он, прыгнув вперед и схватив ее за волосы. – Я фараон! И могу делать все, что мне угодно!

Девушка пронзительно закричала и попыталась вырваться, но Аменхотеп схватил ее за плечи и притянул к себе. Потом она ощутила, как рука царя тянется к ее бедрам, и упала назад. Теперь она находилась на самом краю плоской крыши – над садом, где у фонтана прогуливались львы. Один из них, лениво подняв глаза, вперился в нее взглядом. Во внутреннем дворе по другую сторону дворца собрались какие-то люди, видимо привлеченные ее криком.

Аменхотеп рванулся к девушке и схватил ее за лодыжку.

– Ты сделаешь меня великой царицей? – выкрикнула Тии.

Но фараон хрипло дышал, и его рука тянулась ей под подол. Она билась и выворачивалась, чувствуя под собой жесткую крышу...

А потом эта крыша куда-то пропала.

В первый миг Тии не поняла, что произошло: услышав удалявшийся, полный злобы и ужаса крик фараона, она даже улыбнулась, порадовавшись освобождению. Потом ноздри ее заполнились лиственным ароматом, и одновременно тело пронзила боль от сильного удара. Тии догадалась, что упала на крону дерева или за что-то зацепилась. Спружинившие ветви не прервали ее падение, но замедлили его, что и позволило девушке остаться в живых. Спустя долю мгновения она рухнула на влажную, пахнущую травой землю.

Как ни странно, острая вспышка боли не лишила Тии чувств. Хотя на ее теле, похоже, не осталось живого места, она не разбилась насмерть.

Эта мысль первой пришла ей в голову, едва только с глаз схлынула красная пелена. Такой исход казался невероятным, и тем не менее это было правдой.

Долгое время Тии даже не предпринимала попытки пошевелиться – она просто лежала, чувствуя на лице жар солнца, вдыхая запахи акации и тамариска и слушая пение сидевших на ветвях птиц. Глаз девушка не открывала и не имела ни малейшего представления о ходе времени. Однако, когда солнце перестало обжигать лицо, поняла, что настал вечер. Правда, холода она, как ни странно, не ощущала. Тии с удивлением поняла, что ее греет что-то большое и теплое.

Она села. Голову сжало тисками боли – сильной, но, впрочем, вполне терпимой. Ушибы она, конечно, получила, но, учитывая высоту падения, такой финал следовало считать удачей. Осторожно потрогав голову, Тии убедилась, что раны там нет. Тогда она открыла глаза и... обмерла: два льва лежали по обе стороны от нее, а третий свернулся клубком у ее ног. В первый миг ей захотелось горько рассмеяться: ну разве не нелепо – выжить, упав с крыши, чтобы быть съеденной дикими зверями? Однако, вместо того чтобы наброситься на нее и растерзать, львы принялись вылизывать ее раны, словно имели дело не с человеком, а со львицей из своего прайда. Их шершавые языки терли нежную кожу девушки как наждак, но боль уменьшалась и отступала. Наконец Тии ощутила в себе достаточно сил, чтобы подняться на ноги, а едва сделала это, львы, словно домашние коты, принялись игриво валяться и перекатываться на спинах. Тии пощекотала их за ушами, звери потерлись о ее ноги, а когда она направилась к воротам сада, последовали за ней, резвясь и играя, будто огромные котята. Она отодвинула засов и открыла ворота, так что львы были вольны убежать. Но они не отходили от нее ни на шаг. Миновав внутренний двор, отделявший женскую половину, Тии вступила в ту часть дворца, где прежде никогда не бывала. Однако она прекрасно знала расположение покоев фараона по рассказам Эйэ, а потому направилась туда, где его можно было найти с наибольшей вероятностью. Тии миновала одну арку, потом другую... Двое караульных попытались преградить ей дорогу, но, взглянув в ее лицо и увидев сопровождавших ее гривастых хищников, залепетали что-то невнятное и в ужасе расступились.