Том Холланд - Спящий в песках

Но тут Гарун заметил приближение утра и прервал свой рассказ.

– О повелитель правоверных! – молвил он. – Если ты вернешься сюда вечером, я поведаю тебе о судьбе фараона и царицы Тии.

Халиф поступил так, как было сказано: удалился во дворец, а вечером вернулся в мечеть и поднялся на минарет.

И Гарун аль-Вакиль сказал...

Тии не потребовалось много времени и не пришлось прилагать особых усилий, чтобы понять, насколько прекрасна и восхитительна жизнь великой царицы. Все, о чем она мечтала за высокими стенами женской половины царского дворца, все, чем порой тешила свое отнюдь не бедное воображение, оказалось лишь бледной тенью великолепной действительности. Порой ей казалось, что, став госпожой этого дивного мира, она мельком заглянула в рай, ибо, по ее разумению, именно там должно было находиться все наилучшее и превосходнейшее: золото, серебро, благовония и притирания, сандал и слоновая кость, редкостные яства и сладчайшие вина. Ни дня не проходило без развлечений: охоты в пустыне, прогулки на ладьях по Нилу, пикника в прохладе садов или торжественного пира, главенствовала на котором, конечно же, неизменная спутница своего царственного супруга – Тии, величайшая из великих цариц.

Ибо, покинув женскую половину, Тии твердо решила ни за что туда не возвращаться. Она убедилась, с какой легкостью фараон может избавиться от великой царицы, и порой сама, скрывшись за ширмой, из-за которой царь, согласно обычаю оставаясь невидимым, рассматривает красавиц из своего гарема, забавлялась, глядя на свою соперницу и ее сестер. Будучи царевнами по крови, они тем не менее превратились в простых затворниц царского гарема.

Но их вид служил для Тии не только развлечением, но и предостережением: она и на минуту не забывала о том, что до тех пор, пока ей не удастся подарить фараону наследника, подобная угроза будет существовать и для нее. Что же касается супруга, то великая царица очень скоро исполнилась к нему глубочайшего презрения. При всей своей власти, при всем своем могуществе Аменхотеп ничего другого и не заслуживал. Он любил только удовольствия, и супруга, поняв это, доставляла ему их в полной мере и, умело играя на этой струнке, фактически руководила его поступками. Тии вертела им как хотела, а царь Аменхотеп, ослепленный страстью, сам не заметил, что вскоре стал стремиться угодить ей больше, чем она ему. Зная, как любит она озеро, близ которого провела самые счастливые часы своего детства, он повелел воздвигнуть на его берегу дворец – богаче и роскошнее, чем любой из существовавших ранее. Искусственный канал вел прямо к причалу у ворот дворца, так что великая царица имела возможность спуститься из своих покоев в золоченую ладью и совершить прогулку по озеру или по Нилу. На ладье был установлен трон, и, когда восседавшая на нем в поражающем великолепием облачении Тии в окружении своих верных львов являлась пред очами толпившегося на берегах народа, простолюдины верили, что сподобились счастья лицезреть истинную избранницу богов. О ней говорили не иначе как с благоговением. Все знали о ее чудесном спасении, да и одного того, что царицу повсюду сопровождали львы, было достаточно, чтобы повергнуть суеверный народ в трепет. Не укрылось от людей и то, что ваятели по повелению фараона отныне создавали статуи царицы того же роста, что и его собственные. Вровень с супругом Тии изображали также на рельефах и фресках. Это невиданное новшество поражало воображение, и с течением времени многие уверовали в то, что царица есть живое воплощение божества, превосходящее величием, как о том шептались, даже самого фараона.

Правда, воспитанная на женской половине, вдали от мира, Тии при всем своем тщеславии и любви к пышности в некоторых вопросах оставалась наивной и, умело управляя мужем, плохо представляла себе, какое впечатление производит ее поведение на подданных.

В конце концов отец заставил ее обратить внимание и на это. Как-то утром, застав ее сидящей на террасе у озера, возле того места, где они прежде так любили гулять, он молча положил ей на колени браслет, а потом сказал:

– Я слышу о тебе странные толки.

Тии взяла браслет и внимательно рассмотрела. На нем имелась вставка – сердоликовая гемма в золотом обрамлении, изображавшая богиню с телом крылатой львицы и человеческим лицом, как две капли воды похожим на лицо Тии. От восторга она, не удержавшись, захлопала в ладоши.

– Великолепно! Превосходно!

– Вовсе нет, – сердито возразил отец.

Тии взглянула на него в изумлении: до сих пор он никогда не проявлял гнев в ее присутствии.

– Превосходная вещь, – повторила она. – Я не вижу в ней ничего дурного.

– Посмотри внимательнее. – Отец выхватил браслет из ее рук. – Неужто не видишь? Ты изображена в виде голодной хищницы, готовой броситься на добычу. Люди боятся тебя, о дочь моя, – даже те из них, которые готовы тебя боготворить. О тебе говорят как о богине пустынь и диких зверей.

– Разве это моя вина? – спросила Тии, лениво пожав плечами. Она наклонилась, и погладила одного из спавших рядом с ней львов по гривастой голове. – Люди верят в то, во что хотят верить, и я не в силах им помешать.

– Ты должна немедленно отказаться от всего этого.

– От чего? Каким образом?

– От притязаний на божественность. Тебе следует публично объявить, что ты не являешься богиней, ибо есть лишь один Истинный Бог, творец и повелитель всего сущего.

Долгое время Тии молчала, не решаясь встретиться с отцом взглядом.

Иосиф вздохнул и подошел к спуску, где вода озерца мягко плескалась о мраморные ступени.

– Я не могу отказаться от этого, – тихо промолвила Тии, указывая на свою золоченую ладью. – Я уже не могу без этого обойтись.

– Это не главное в жизни.

– Тебе легко говорить, отец. Ты мужчина. Тебе не приходится бояться того, что в один ужасный момент ты окажешься забытым и запертым на женской половине.

Иосиф с печальной улыбкой покачал головой.

– Дитя моя, тебе не пристало страшиться забвения и небрежения, ибо твоя великая судьба была предначертана еще в давние годы, в вещем сне, ниспосланном по воле Всевышнего.

С этими словами Иосиф взял дочь за руку, обнял и поведал ей о видении, явленном царю Тутмосу в долине гробниц, и о значении этого сна, заключавшемся в грядущем очищении царской крови от древнего проклятия.

Но когда он закончил, Тии нахмурилась и покачала головой.

– Если женщина, которую царь Тутмос видел во сне с кувшином в руках, и вправду была моей матерью, откуда у тебя уверенность в том, что это пророчество имеет отношение ко мне? С тем же успехом там могло говориться о судьбе Инена или Эйэ.

Она взглянула отцу в глаза и испугалась, увидев, что они потемнели от боли. Такими она видела их лишь единожды, когда впервые появилась перед ним после падения.