Владимир Имакаев - Тайны прошлого

— ???

— У нас появились интересные исторические материалы, которые имеют прямое отношение к событиям, описанным в Ветхом Завете.

— К каким событиям, и какие материалы?

— Извините, но это очень конфиденциальная информация. Мы обязательно ее предоставим, но только в Киеве, — профессор дал понять, что это никак не касается любопытных зевак с камерами, что еще больше раздразнило их.

— Но чем я вам смогу помочь? У меня нет высшего образования, ученых званий и титулов, я НОВИЧОК в сфере исследования.

— Звания и титулы — это не то, что нам надо. Стране нужны ваши знания теолога-практика, а не профессора. Небольшой семинар ученых, который пройдет в Киеве на следующей неделе…

В это время произошло какое-то движение в среде журналистов. Телохранители напряглись. Одна из женщин, снимавшая происходящее на камеру потеряла сознание и затряслась в конвульсиях. Поднялся шум и возня, все столпились возле женщины, а ее молодой коллега, кинулся оказывать ей помощь. Со всех сторон послышалось слово «эпилепсия», которое волной шепота пробежало по окружающим.

— Кто-нибудь, вызовите медика! Ей нужна срочная помощь.

Как всегда бывает в таких случаях, началась паника и давка мешавшие пастору пробиться к бедной женщине.

— Отойдите! — пробиваясь к центру, кричал он. Добравшись до женщины, он встал около нее на колени, взял ее за руку, и чтобы никого не шокировать, еле слышно, но очень твердо приказал:

— Дух немощи, ВЫЙДИ вон!

Его повеление провучало так, будто он выгонял из дома мерзкого врага.

В ту же минуту женщина вскрикнула и конвульсии прекратились. Она открыла глаза и приподнялась. Сев на одно колено, она не могла встать на ноги.

— Спасибо, — робко проговорила журналистка.

— Иисуса благодари, больше не бойся, болезнь ушла навсегда.

После этих слов что-то коснулось ее сердца, она снова присела и расплакалась. Большинство репортеров убежали из зала, стремясь первыми дать в эфир эти чудесные кадры. Другие, не верившие в реальность увиденного, расспрашивали напарника, действительно ли женщина была больна, или это мастерская игра.

— Поэтому мы и приехали именно к вам! — обретя дар речи заговорил старший профессор, а остальные закивали головами.

Журналисты, затаив дыхание, ждали ответа пастора.

— Именно по этой причине я никуда и не поеду. Я пастор, а не ученый, я нужнее тут! — Немного подумав, он добавил. — Тем более на праздники приезжает из Англии моя дочь, которую я очень давно не видел и есть еще много других причин, которые никак не позволят мне посетить ваш город, даже если бы я этого сильно хотел. А теперь извините! — Он встал с колен, оставив женщину наедине с ее новыми впечатлениями и слезами радости, и направился к выходу.

— Это касается Парадиза! — долго сомневаясь, выпалил профессор. Он придерживал это напоследок, как козырь, ожидая нужного момента. Это произвело ожидаемый результат. Пастор на мгновенье остановился, но не повернув головы и явно прилагая усилия, вышел.

— Виталий Андреевич, мой телефон будет у вашего секретаря, — крикнул вдогонку ученый.

Со всех сторон к нему кинулись журналисты с вопросом о Парадизе, но профессор ничего не отвечал. Он улыбнулся и про себя подумал: «Он позвонит. Он точно позвонит!».

За окном тихо кружилась метель, несмотря на то, что была середина сентября. Этот край России привык к ранним зимам. Возле окна сидела молодая женщина. Укутавшись в пуховый платок, она смотрела в предрассветную даль и о чем-то думала. Не отрывая взгляда от окна, девушка наклонила голову и оперлась на левую руку. На подоконнике нежно мерцала тонкая лучина, оставаясь единственным источником света и тепла, так как огонь в камине погас и угли бедно тлели в очаге. Она подержала немного озябшие пальцы над маленьким огоньком лучины, открыла общую тетрадь, и строчки непроизвольно потекли из под пера чернильной ручки, оставляя красивый след правильного почерка.

«16 сентября 1983 года.

Прошло всего три дня, я уже ненавижу это место. Меня угнетает здешний холод и тьма. Анатолий вчера ушел на охоту — и его до сих пор нет. Страх пронизывает меня со всех сторон. Я чувствую его тонкие пальцы, впившиеся в мою грудь. У меня нет сил молиться, и это меня пугает больше всего. Страх завладел мной. Я боюсь всего и всех. А вдруг нас найдут и здесь. Сколько еще наших осталось в живых…

Я стараюсь поменьше думать об этом, но мысли бесцеремонно лезут в голову. Нам пообещали, что заберут на следующей неделе, и мы сможем покинуть этот проклятый Союз…

Я закрываю глаза и вижу, как гуляю по улицам Парижа. Молодые девушки предлагают мне купить свежие розы, а красавцы французы прославляют в серенадах этот город капризов и фантазий.

Я вижу бабушку. Счастливая. Живет, горя не знает и не ведает, как мы мучаемся. Мы изгои в этом мире. В мире атеизма и тоталитарного режима. Зачем я это пишу — не знаю? Может спустя пару лет, когда мы все забудем эту ужасную экспедицию, я достану свои записи, перечитаю и подумаю, какой жуткий кошмар мне приснился?…

Говоря о кошмаре! Малыш проснулся сегодня от страшного сна и бредил. Не знаю, что произвело на сына неизгладимое впечатление: долгое отсутствие отца, стремительный переезд или новости, пришедшие по «волне смерти». Я называю ее так с той минуты, как Анатолий, настроил радиоустановку, и по тайной волне известной только членам экспедиции, пришли сообщения о гибели сразу пяти семей, участвующих в этом фатальном походе.

И вот теперь среди ночи душераздирающие крики моего сына. Он не мог ничего сказать, лишь только отдельные фразы, выкрикиваемые в бреду. Из всего я разобрала только — страх, песок и черный всадник. Ребенок указывал пальцем в сторону двери и словно не спал. Он спрашивал у меня, слышу ли я стук копыт высокого черного коня. Малыш так вспотел, что его одежда была насквозь мокрая. Потом он успокоился так же внезапно, как и пробудился и снова заснул. Может Толя сможет мне объяснить видение шестилетнего мальчика.

Если честно, теперь я ненавижу себя за то, что убедила Анатолия взяться за это дело…

Я слышу шум у дверей…

О! Слава Богу — это вернулся Анатолий, допишу вечером перед сном…

Если Господь раньше не заберет мою душу!..»

Мягкие белые пушинки, вальсируя в воздухе, опускались на улицы вечернего города!

В домах, окружавших самое красивое здание города, зажигались огни люстр, неоновых ламп и новогодних елок. Еще полчаса тому назад на улице было много людей спешащих домой, поближе к теплому домашнему очагу, а теперь только редко проезжающие машины создавали ощущение жизни в этом районе.

Освещение шикарного семиэтажного здания сменила ночная подсветка. Несмотря на это в дежурке и в телевизионной круговорот жизни был нескончаем. Там не имели значения праздники, время суток или день недели.