Владимир Имакаев - Тайны прошлого

— Что ты делаешь? — Брендон отстегнул ремень и попытался встать, но дуло смотревшее на него своим черным глазом, заставило замереть.

— Что я делаю? Нет, это ты делаешь! — Гаров рассмеялся.

В улыбке черты его лица изменились до неузнаваемости. Потом мышцы словно ожили и стали менять форму, где-то сокращались, а где-то набухали, образуя новые контуры, непохожие на прежние очертания.

Перед Брендоном стоял Брендон.

— Ты сейчас захватишь самолет и прикончишь половину пассажиров, а может быть и всех, — голос был такой же как у Брендона, даже тот же акцент. — Я мог бы убить тебя сразу, но это неинтересно. Вы разобьетесь, и номер банка я вытащу из твоих останков, либо если самолет все-таки приземлится, тебя арестует украинская милиция, а это похуже смерти…

— Ты куда, тебе же не выбраться отсюда…

— За меня не переживай, я должен выполнить твое задание, и я это сделаю. А теперь спокойной ночи, Тень! Сладких кошмаров.

Что-то острое вонзилось в грудь, и мгновенно картинка в глазах помутнела, погружая Брендона в темный коридор беспамятства.

— Ничего страшного, кость цела, — констатировала доктор. — Светочка, как же это тебя угораздило?

Света посмотрела сначала на папу, потом на Эрвин, затем на обеспокоенного Скуратова, который успел ухватить ее за руку, когда земля стала уходить из-под ног. Точнее земли там уже не было, просто снег засыпал ту коварную ловушку. Папа и его друзья не хотели говорить, откуда знают про это место. И тогда она перевела взгляд на дядю Олега, а уже потом и на его маму, пожилого врача, которая так внимательно осматривала ее.

— Регина Васильевна, это была какая-то яма в лесу, — реплика произвела результат, который отразился на лицах всех присутствовавших, кроме Скуратова, и она продолжила. — Какой-то огромный ров, он в некоторых местах засыпан, так как мы прошли к сгоревшей избушке нормально, но в том месте, где я оступилась просто бездна какая-то.

Регина Васильевна прекрасно знала это место. Она отлично помнила, какими вернулись оттуда ребята семнадцать лет назад. Их трудно было назвать людьми, настолько они были все истрепанные и израненные. Казалось, что не было такого места, откуда не сочилась бы кровь, а если и не сочилась, то только потому, что рана была забита грязью. Настоящее чудо, что они вообще остались живыми.

Узнала ли она в Эрвин смелую девчонку Иринку, в которую был так влюблен ее сын — конечно, да. И она помнила, что на следующий день, после того как ребята вернулись полуживые, та пропала, а сейчас стоит перед ней уже совсем другая. Другое лицо — более красивое. Другие глаза — более взрослые. Другие руки — более женственные. Волосы, фигура, произношение, даже имя и то другое, хотя Регина Васильевна верила, что где-то в глубине души это была все та же Ириска.

О чем говорить, она и сама изменилась за это время. Постарела? Конечно! Но, несмотря на морщины и седые волосы, Регина Васильевна считала, что жизнь ее началась в тот момент, когда она перестала винить себя. Когда поняла, что может быть Кто-то лучший, чем самый заботливый мужчина. И есть Тот, Кто смог так чудесно воспитать ее сына. Она полностью верила, что это Бог, который стал для нее реальней любого человека.

Она не постигла горечи гонений и насмешек. Ей очень повезло с таким другом, как Виталик, который оказался настоящей находкой для её семьи. Вдруг ей вспомнилось, как рождалась церковь и она улыбнулась.

Регина Васильевна протянула какую-то пилюльку Светлане и принялась втирать резкопахнущую мазь в сустав вывихнутой ноги.

— Я помню как мы сидели в этой комнате, а твой папа рассказывал о том, что такое настоящая жизнь. О том, как Бог избавил его от страшной болезни и о том, что все в этом мире имеет свою цену.

Виталик тоже помнил это. Ему было семнадцать, когда пришлось взять ответственность на себя и стать пастором. Их тогда было человек пятнадцать, и первое время они пытались укрыться от властей. К великой радости все пятнадцать и по сей день остались с Господом, но не все в церкви. Светлана, его жена, была сейчас намного ближе к Богу, чем все они вместе взятые. Виталий иногда мечтал о том, чтобы оказаться там же где и она, но у него была дочь.

— Папа, а ты помнишь, как познакомился с тетей Региной? — Света задала этот вопрос, как только Регина Васильевна укутала ее ногу и укрыла покрывалом, давая понять, что девочке теперь нужен покой, и она никому не позволит забрать ее из дому, пока та хорошенько не выспится.

Все, кроме Виталия, пошли на кухню, а он как заботливый отец подоткнул покрывало и присел рядом, начиная рассказ голосом, каким рассказывают сказку перед сном.

— Конечно помню, с ее смелым вторжением в наш дом и началось мое служение. Хотя каждый из тех пятнадцати, кто посещал нашу маленькую домашнюю церковь каким-то образом подталкивал меня. Я учил их тому, что сам понимал, а они учили меня. Я помню, как твой дедушка почитал за честь расставить стулья в гостиной комнате, да так ровно, что можно было чертежи для самолетов чертить. Бабушка всегда по воскресеньям готовила большую кастрюлю борща и отварной картофель. Чтобы в случае если нагрянут власти, можно было «списать» встречу на праздничное застолье. Это и на самом деле всегда был праздник. Регина Васильевна приходила раньше часа на два, чтобы помочь матери, в то время как мы с дядей Олегом шли в мою комнату и, стоя на коленях, просили о том, чтобы Бог посетил нас во время собрания. Мама тоже старалась прийти раньше, но это не всегда удавалось так как, ты же знаешь, что ее папа был известным человеком в коммунистических кругах. Тимофей приходил к нам со всей своей семьей: с папой, мамой и сестричкой. Также соседка тетя Мария, я тебе про нее рассказывал — это та семидесятилетняя бабулька, что ведет молитвенные собрания по пятницам. Я смело могу сказать, что на ее молитвах строилась наша церковь, и ее ждет огромная награда на небесах. А еще нас посещали брат и сестра Чуриковы, приехавшие из Киева присматривать за своей матерью. Они были посвященные христиане и когда узнали о том, что мы собираемся каждое воскресенье, стали частью нашего собрания. Ты знаешь, я действительно боялся, что меня могут осудить, ведь я не был рукоположен, как это принято, да и было мне всего семнадцать. Но их это не смутило, они говорили, что приходят слушать не мальчишку, а Бога. И кто они такие, чтобы решать через кого Бог имеет право говорить, а через кого нет. Твоя няня Карла скорей всего поначалу ничего не понимала, но старалась изо всех сил. Главное, что я слышал как вечерами она искренне и усердно молится, хотя и на своем языке, зато от чистого сердца — я уверен, что Бог ее слышал. И последний, кого Бог доверил в мои руки, это Станислав. Я не знал его фамилии, даже отчество и то не знал, да и не был уверен, что это его настоящее имя. Он был работник КГБ и, наверное, благодаря ему, мы так и не узнали, что такое тюрьма…