Гая Ракович - Гагарина, 23

Ольга, трясясь от холода, чувствовала, что у неё между ног течёт как из крана. Она уже использовала все тряпки, взяла даже новые наволочки (мать орать будет), а кровь всё шла и шла. Ноги совсем заледенели, двигаться не хотелось, внизу живота тянуло, крутило и резало. Голова налилась свинцом от выпитой у знахарки водки. «Выпей, чтобы расслабиться, тогда не так больно будет», – старуха протянула гранёный стакан налитый доверху. Только это не помогло – боль и стыд никуда не ушли. Господи, что ещё предстоит испытать, когда мать обнаружит пропажу тридцати рублей из заначки! Мысли крутились как стекляшки калейдоскопа, складываясь в картинки вариантов грядущих событий – один ужаснее другого. Тело скрутило и трясло вместе с кроватью. Ольга чувствовала, как проваливается вниз и летит, летит.

За спиной послышалось шуршание – рядом кто-то стоял. С трудом обернувшись через плечо, девушка увидела очень высокую женщину в белых одеждах. Рассмотреть подробно не получалось – незнакомка излучала белый свет. Женщина погладила рукой по плечу – стало спокойно, холод отступил. Сознание заполнилось убаюкивающим серебристым туманом, нашёптывающим ласковое и утешительное.

Мама так разнервничалась, что не могла уснуть. Еле дождавшись утра, ворвалась в комнату бесстыжей пьяницы – та продолжала лежать, укрывшись с головой. Взбешённая женщина потрясла за плечо негодницу, сдёрнула одеяло и ахнула, увидев постель, пропитанную кровью.

– Оляааа! Оленька! – откинув дочь на спину, заскулила – белые губы на белом лице, ко лбу с мелкими прыщиками прилипла рыжая прядь чёлки – её ребёнок был мёртв. Упав на колени, прижала безвольную руку покойницы к щеке и заголосила страшно, с надрывом. На шум из своей комнаты вышел заспанный и взъерошенный Стасик в сдвинутых набок трусах, зевнул и тупо уставился на безжизненное тело сестры и рыдающую маму.

***

Дарья Никитична стояла на кухне своей квартиры на втором этаже. Из-за тюлевых занавесок и разросшегося алоэ было видно как выносят и загружают в грузовик гроб, как усаживаются по обеим его сторонам родственники в трауре. Двор заполнился людьми разных возрастов. Стоял многоголосый шум – обсуждали случившееся. То и дело слышалось: криминальный аборт, истекла кровью, не успела рассказать.

Уже несколько дней она следила за мельтешением людей у входа в подъезд. Больше всего её напрягали милиционеры, особенно их главный – толстый с байской мордой, всегда сердитый и грозный. Прислушивалась, старалась понять, о чём он, вытирая платком складчатый затылок, говорит с молодым следователем, но разговор шёл на казахском. Знахарка страшно боялась, что за нею придут – не хватало ей на старости лет попасть в тюрьму. При мысли об этом зашевелилась склизкая жаба, поселившаяся в душе в тот проклятый день, когда она впустила в дом Ольгу. Но она не хотела, видит бог, как она не хотела браться за это дело! Девка кинулась в ноги, плакала, говорила, что в больницу идти нельзя, потому что она несовершеннолетняя – придётся сознаться матери, которая после со свету сживёт; что в посёлке сплетня из больницы быстро дойдёт до отца, а он просто её, Ольгу, убьёт. «Миленькая Дарья Никитична, помогите мне, я вас прошу, я вас умоляю!» – захлёбываясь слезами, протянула тридцать рублей – а это половина пенсии! – и сердце знахарки дрогнуло.

В общем она делала всё, как обычно: дала для расслабления стакан водки, продезинфицировала инструменты, но и на старуху бывает проруха. Из услышанного во дворе стало понятно, что девчонка умерла, не успев ничего рассказать – унесла тайну с собой в могилу. «Буду жить с этим грехом, ничё не поделаешь. Вон врачи – у них люди дохнут, как мухи, потому что хвори толком лечить не умеют, а ещё зарплату за это получают», – Дарья Никитична нащупала деньги, которые так и остались лежать в кармане фартука с того злополучного дня, решила отложить их на сберкнижку.

На поминки пришлось идти, чтобы не вызвать подозрений – выпила вместе со всеми за длинным столом, во главе которого, как истуканы, сидели родители. Женщины в чёрных платках носили тарелки с квашенной капустой и рисом с изюмом. Люди приходили, поминали и, закусив, уходили – двери злосчастной квартиры стояли распахнутые настежь.

Кусок в горло не лез. Знахарка ждала удобного момента, чтобы уйти. Рядом с нею с отсутствующим выражением лица, уже изрядно принявшая на грудь, ковыряла вилкой в тарелке золотозубая Валька-зэчка, посмотрев на Дарью Никитичну мутным взглядом, она тихо сказала, еле ворочая языком:

– А ведь это твоих рук дело.

– Да ты чё, окстись! Чё ты несёшь, дура пьяная! – стараясь не привлекать внимание, зашипела убийца.

– Знаю, знаю, я всё про тебя знаю, – прохрипела зэчка.

Зашла новая группа людей.

– Подустала я чёта, пойду, – сказала, ни к кому не обращаясь, Дарья Никитична и тихо ушла. С трудом поднялась к себе, на второй этаж, выпитая на натянутые нервы и голодный желудок водка, свалила в постель, отключив сознание.

Глубокой ночью сон оборвался от толчка в спину, как будто кто-то ударил из-под низа в кроватью. Панцирная сетка дрожала и было не понятно – дрожь от удара или громко бьющегося сердца. Несмотря на испуг, пришлось идти на кухню – очень хотелось пить. Когда, шаркая тапочками, она на ощупь шла по прихожей во входную дверь тихо поскреблись. Дарья Никитична прислушалась и подкравшись, трясясь от страха, приложила ухо к замочной скважине. Послышался шёпот:

– Дарья Никитична, миленькая, откройте.

– Кто там, кто это? – спросила испуганная женщина.

Резкий частый стук – тук-тук-тук, тук-тук-тук – сотряс дверь.

– Щас милицию вызову! – голос от испуга дал петуха.

– А у вас телефона нет, – за дверью злорадно засмеялись.

Дарья Никитична посмотрела в тёмный глазок и с ужасом отпрянула – в мраке лестничной площадки светилось мертвенным светом лицо похороненной сегодня Ольги. Поняв, что её увидели, покойница закричала низким густым голосом:

– Открой старая сука, я всё равно тебя достану! – частый стук перешёл в гулкие удары, раскатившиеся эхом по спящему подъезду.

Все молитвы, разом вылетели из головы, память лишь выдавала кашу из слов:

– Ижесинанибеси, ижеси, да святится имя твоё! – одной рукой крестясь, другой шаря по стенам в поиске выключателей, Дарья Никитична уходила в глубь квартиры, включая свет во всех комнатах. Показалась, что в окна из темноты ночи смотрят десятки глаз – шторы мгновенно были задёрнуты. С включённым светом стало спокойнее, стук прекратился, часы показывали три часа: «Три часа ночи – ведьмин час» – отметила она и положив под язык валидол, решила сбежать и отсидеться у подруги в соседнем селе. «Буду жить у ней, пока не прогонит. Вернуся после Ольгиных сороковин. Утром на первом автобусе уеду от греха подальше», – рассасывая лекарство, знахарка прилегла на диванчике в гостиной, так и не попив воды.