Даниил Свиридов - Илларион

Паломничество по Европе, прогулки по улицам городов со многовековой историей и посещение безлюдных провинциальных закутков не окунули Айзека в пропасть времени, и рекомендованная Феликсом задача – поставить дедлайн бесплодным изысканиям того особенного, неуловимого сюжета – становилась все более осязаемой. Айзек не мог бесконечно глядеть в пустой экран и ожидать озарения. Совсем скоро придется бросить тщетные поиски идейного сокровища и приступить к написанию книги. Писатель твердо решил, что остановится, когда они достигнут Италии. Он даже не предполагал, что испанский город Мемория Мундо станет финальной точкой их путешествия и до Италии они так и не доберутся. В городе, лишенном особого исторического шарма и налета древности, обитал тот, кого Айзек искал и кого меньше всего ожидал обнаружить именно здесь, – обладателя будоражащей, шокирующей, немыслимой жизни, частью которой писатель стал с самого момента их встречи. Он встретил Сибиллу Бладборн.

Название города приглянулось Айзеку сразу, как только маленькая прибрежная точка отыскалась на карте между Сан-Себастьяном и Бильбао. Мемория Мундо – имя, буквально окутанное мистическим шармом. Решение навестить манящее место было принято незамедлительно.

Город прятался от глаз туристов к западу от популярного Сан-Себастьяна, принимавшего на себя основной удар отдыхающих, и залег на горной возвышенности, гладко ниспадавшей к песчаному берегу Бискайского залива. В нежных лучах заходящего солнца Мемория Мундо выглядел настоящим Эльдорадо, городом, высеченным из золота. Оптическая иллюзия не отвлекала от причудливых архитектурных сооружений, теснившихся в одном ряду со старыми каменными зданиями и обветшалой церквушкой, единственной на всю округу. Вдалеке от центра, на холме раскинулись дорогие виллы, летние берлоги финансовых хищников из бетонных джунглей. Повсюду красовались современные дома с необычными, футуристичными фасадами, уютные рестораны со стильными интерьерами, бары с невиданным выбором коктейлей, сетевые кофейни, благоустроенные зоны общественного отдыха, походившие на картинки из книг по урбанистике, и прочие места, придававшие Мемория Мундо образ лощеного хипстера, который убежал от офисной каторги мегаполиса и прихватил с собой все свои дорогие побрякушки. Признаки старости – полуразрушенные стены, древние постройки с огромными дверьми и исцарапанная, местами побитая брусчатка – изредка проглядывались в чертах города, как мелкие морщинки – на лице, в которое ботокс колют по строгому расписанию. Гостеприимные вывески, приятный холмистый ландшафт, позволявший наслаждаться безупречным видом на океан с высоких утесов или смотровых площадок, разреженное движение автомобилей, много велосипедистов и бегунов.

Это была любовь с первого взгляда – на немногочисленных стеллажах своего сердца Айзек моментально выделил особую полку для испанского городишки и уже представлял восторженное лицо Карен, когда он покажет ей это место. Писатель искренне сожалел, что с Мемория Мундо придется попрощаться, если он не сумеет распахнуть врата Трисмегиста. Разочарование, преследовавшее от самого Осло, сопроводит его на выход из этого безмятежного рая и пнет под зад, как блохастую дворнягу. Пока же этого не произошло, Айзек наслаждался теплым приемом Мемория Мундо. Он заявил Феликсу, что не нуждается в надзоре грядущим вечером, ведь его ждет свидание с таинственным и интригующим городом.

– Позвольте, я за Вами все же пригляжу, – саркастически возразил заместитель, не принимая попытки от него отделаться. – Алкоголь в это время года особенно агрессивен и может напасть на Вас по любому поводу и в любом неожиданном месте.

– Я не изображаю из себя капризного засранца, Феликс. Я просто хочу побыть немного один, – спокойно объяснил Айзек.

– Нет уж. Ты достаточно гонял балду. Пора серьезно взяться за работу. – Переход в родительский режим Феликса всегда сопровождался изменением голоса – чуть больше строгости, щепотка приказного тона и щедрая пригоршня воспитательской снисходительности.

– Гонял балду? Ты вроде мой ровесник, а фразеологизмы у тебя как у дедули за семьдесят.

– Не меняй тему, хитрец, – подловил его друг.

– Buenas tardes! Будьте добры два номера, каждый с двухместной кроватью, – обратился Айзек к старушке, встречавшей гостей отеля за стойкой ресепшен.

К их удивлению, но совершенно не случайно, она знала английский и без смущения ответила на нем, допустив лишь парочку незначительных ошибок. Айзек постепенно утверждался в предположении – Мемория Мундо оккупирован иностранцами, которые, вероятно, приезжали сюда не ради туризма. Здесь они отводили душу, спасаясь от унылой офисной пятидневки, грязного воздуха и стеклянных небоскребов. Они выкупали землю, возводили нехилые усадьбы с огромной территорией вокруг. Там имелись и бассейны-джакузи, и благоухающие сады, и пышные фонтаны, и парковки на целый автопарк.

– Может, не нужно два номера? – вмешался Феликс. – Возьмем один. Будьте добры один номер с двумя отдельными кроватями.

Бабулька посмотрела на Айзека поверх очков. Возраст давал ей соблазнительную привилегию быть прямолинейной с молодежью, и она со строгим видом ждала ответа от туриста, который не мог определиться с тем, чего хочет.

– Хорошо! – Усталость после длинной дороги победила, и писатель сдался без боя. – Давайте один номер с двумя кроватями.

Феликс знал, что Айзек непременно попробует отвязаться от него вечером. Отпускать друга одного было все равно, что отдать ему прямой приказ напиться до потери пульса. Последние дни Айзек стоически воздерживался от алкоголя, и заместитель имел твердый настрой предотвратить ремиссию. Тем не менее Феликс дал слабину. Айзек завел рассудительные речи о том, какой эластичный каркас составит собранный, просеянный через призму фантазии материал жизненных историй, как крепко будущая книга ухватит читателя за вожжи любопытства и естественной тяги к достраиванию цельной картины, когда налицо имеется лишь несколько ее кусочков. Сквозь толщу едкой самоиронии и фрустрации, принявшей вид сокрушений о тщетном поиске творческого клада, Феликс разобрал в словах друга решимость приступить к настоящей работе, к написанию книги реальной, а не того эфемерного шедевра литературы откуда-то из альтернативной вселенной его воображения.

Айзек почти смирился с проигрышем в поединке с несбыточной амбицией. Он находился в шаге от того, чтобы наконец-то взять одну из сотни добротных идей, собранных за поездку, и начать обтачивать ее с разных сторон, высекая филигранный сюжет из неприступного гранита. Впервые за месяц друг говорил понятным Феликсу языком. Заместителю откровенно надоело каждое утро находить горе-писателя пьяным, спящим на нерасстеленной кровати прямо в одежде, рядом валяется пустая бутылка, а запах такой, будто Айзека окатили спиртом из ведра. Эта мерзкая картина бессилия и депрессии с уклоном в алкогольный эскапизм вселяла в Феликса тревогу. Он потерял контроль над ситуацией. Теперь, когда речью Айзека овладел взрослый человек, заместитель расслабился и, не без некоторых усилий над собой, позволил другу провести вечер без надзирателя. Их пути разошлись, как только приятели проводили солнце за горизонт. От лавочки на набережной они двинулись в разные стороны. По привычке не попрощались, поскольку знали, что совсем скоро увидятся вновь.