Денис Вонсаровский - Сказки мёртвого мира. Тсс…

Пора идти. Я беру труп за подмышки и, пятясь, волочу его к выходу из проулка – там поперечная улица, потом ещё один проулок, а дальше Дыра. Очень быстро моё дыхание сбивается, и начинают дрожать колени. Интересно, это щуплый тип такой тяжёлый, потому что труп, или я такой слабый, потому что не ел два дня? Нет. Думать одновременно о еде и мертвечине – это не самое удачное занятие. Не выходя из проулка, я оглядываю просторную улицу. Никого не видно. Но типа я заметил не сразу, поэтому теперь решаю выждать немного для верности и присмотреться к окружению.

Вдоль улицы тянется щербатая асфальтовая дорога, а на её обочинах из земли рядами торчат белёсые стволы деревьев. Ни на одном из них нет ни листьев, ни коры. Первые навсегда унёс ветер, когда он ещё носил что-то кроме мусора, а вторую сжевали голодные люди, когда они ещё были людьми. На дороге тут и там стоят ржавые остовы машин. Без стёкол, без сидений, без колёс, без шанса, что их снова подхватит движением, – эти металлические скелеты теперь даже к Дыре никто не удосужится оттащить и в ней похоронить. На ближайшем перекрёстке с погнутого столба светит светофор сразу тремя огнями. Линзы выбиты, задняя крышка оторвана, внутренности выпотрошены – и через пустые круги просвечивает небо. Три огня показывают одно и то же: проезд запрещён. Как бы мир ни менялся, ирония его никуда не девается.

Проходит с минуту – и нигде ни малейшего движения. Я окончательно убеждаюсь, что на улице впереди никого нет, взваливаю труп на спину и, горбясь под его весом, семеню между останков машин, чтобы поскорее оказаться на противоположной стороне дороги. И вот я на месте… На месте замираю как вкопанный – у себя под носом я вижу на зернистом асфальте пару чёрных военных ботинок. Они вышагивают из проулка, в который я сам как раз направляюсь, и останавливаются прямо передо мной. Отлично выждал – идеально попал!

Поздно дёргаться – и я медленно поднимаю глаза. Штаны со множеством накладных карманов. Охотничий нож в чехле на поясе. Розовая косуха с серебристыми заклёпками в виде сердечек, а под нею толстовка. В одной руке трость, в другой бутылка с выцветшей этикеткой. На тусклой бумажке всё ещё читается: водка. Почти полная бутылка. А может, от водки тут одни буквы? Но я не туда смотрю… Мутные радужки, пепельные волосы, тощее, но крепкое тело. Непонятно, мужчина это или женщина. Ясно одно: это существо – слепое.

Значит, оно не знает, кто перед ним и в каком положении, а может быть, даже не подозревает, что тут есть кто-то ещё кроме него. Я по-прежнему не шевелюсь и не издаю ни звука в надежде, что существо пойдёт дальше своей бесконечной чёрной дорогой – и когда двинется, я как можно тише отступлю в сторону с его пути. Но оно тоже стоит на месте, его тонкие ноздри слегка раздуваются, кончики оттопыренных ушей чуть ходят туда-сюда. Что оно может уловить от меня? Не шевеля ни мизинцем, я лихорадочно ощупываю вниманием пространство вокруг себя – и зацепляюсь слухом за едва различимую дробь. Это… Это не дождь. Это барабанит кровь, капая с виска трупа на кожаный нос моего башмака!

Существо вытягивает жилистую шею и приоткрывает рот. Чтобы с воплем вгрызться в меня? Или чтобы воем позвать других и накинуться на меня стаей? Я прислоняю окровавленный палец к его губам: тсс…

Это действует: существо закрывает рот, и я убираю руку. Оно слизывает тёмный мазок, который я оставил на его губах, и морщится в улыбке. Теперь оно точно знает, что я здесь и что на моей руке кровь. Но ему неизвестно, что у меня в другой руке. А ею я держу труп – и это существу знать совсем необязательно. Свободной ладонью я тихо достаю пузырёк с таблетками и упираю его круглой крышкой в тугой живот существа. Пусть думает, что в другой руке у меня самопал, который бахнет быстрее, чем кто-то тут пискнет. Должно быть, оно мастерски владеет своим огроменным ножом, раз не боится ходить в одиночку. Да только сейчас это ничего не значит: мне достаточно нажать на спусковой крючок – и кишки существа вместе с его мастерством прилипнут к земле быстрее, чем рухнет оно само.

И опять действует! Существо улавливает мой намёк. Оно приподнимает голову и направляет пустые радужки в небо, как будто остановилось тут, только чтобы проверить погоду, которая никогда не меняется. Оно чуть улыбается, словно над ним висит не размазанное пятно, а выпуклая луна, как в старые добрые ночи. Оно щупает тростью асфальт и неспешно идёт дальше, как будто прогуливается на свежем воздухе перед безмятежным сном.

Моя свободная рука как-то сама собой вскидывается в победном порыве и хватает существо за костлявый локоть. Оно останавливается, оборачивается, вопросительно мычит мужским басом. Значит, не оно, а он. Я берусь за бутылку в руке слепого, но он держит её крепко, ухмыляется мне в лицо и только потом разжимает пальцы – словно он никакой не слепой, а наоборот, видит гораздо больше, чем я.

Аминь. Я прикладываюсь к бутылке, и мой рот наполняется холодной жидкостью. Она кое-как протискивается через пересохшее горло, а вот в пустом брюхе уже есть где развернуться – и она разливается по его просторам щекотным теплом. Это действительно водка. А её обладатель – полный псих, если свободно разгуливает по городу с этой бутылкой. Я возвращаю водку слепому и толкаю его в плечо рукой: иди. Он невозмутимо шагает дальше, тыкая тростью в асфальт. Готов поспорить, на самом деле он только и ждёт, что его лохматый белый затылок в любую секунду разнесёт в клочья моим выстрелом – и эта неопределённость ему нравится! Тем временем меня занимает другая неопределённость: а той, у которой этот псих взял розовую женскую куртку с заклёпками-сердечками и свежими потёками крови, он дал вот так же уйти?

И вот слепой скрывается за углом, а я наконец затаскиваю труп в следующий проулок. Всё-таки до чего же мертвецы тяжёлые. Интересно, на что приходится наибольший вес в трупе – на кости или мясо? Даже если на кости, всё равно в нём столько мяса, что мне хватит дня на три сытого… Опять меня кренит не в ту сторону. Пожалуй, стоит устроить передышку. А если слепой вернётся? И не один? Вряд ли, хотел бы вернуться или кого-нибудь привести – уже бы сделал это.

В проулке у подножья мусорного холма я замечаю автомобильную покрышку с бахромчатыми краями, тщательно обработанными чьими-то крепкими зубами. Подходящее место, чтобы отдохнуть. Я устал до трясучки в икрах, мне жарко и липко как в аду, но я не скидываю с себя труп, а кладу на землю. Ведь это человек, хоть и мёртвый, хоть и пытавшийся умертвить меня, когда он ещё не был человеком. Кровь больше не выстреливает из его виска, а ползёт по лбу извилистой полоской. Я вытираю свои кровавые ладони о пальто трупа, нечаянно задеваю его пальцы, трогаю. Рука ещё тёплая. Не знаю, сколько времени остывает мертвец. Может, долго, а может, это я своим жаром не даю ему окоченеть. Значит, мне точно пора остыть.