Валерий Иванов - Копье Судьбы

Над лесом блеснуло лобовое стекло вертолета.

Крымские горы пронизаны карстовыми полостями. На многих участках можно увидеть чашеобразные углубления, изобилующие бороздами, гребешками, щелями и трещинами, поглощающими талые и дождевые воды. Такая чашеобразная воронка называется каром. В одном из таких каров, как в окопе, залегли беглецы. Но если в окопе можно стать невидимым для наземного противника, то от воздушного врага не скрыться.

Вертолет приближался.

«Гуськов» дернул за цепь – бежим!

Они помчались к лесу.

Сзади нагонял вертолет – бело-синий, изящный, с черными цифрами на борту «37». Стрелок открыл огонь из окна – по дерну вспархивали фонтанчики пыли…

Мужчина и девушка вылетели через перелесок на край плато и ахнули, оказавшись внезапно на краю обрыва. У Даши закружилась голова, она взмахнула руками, оступилась и… полетела вниз – сердце прыгнуло и закупорило горло, – а-а-а-ааааа! – Гуськова дернуло цепью, и он сорвался вслед за девушкой в пропасть Большого Крымского каньона.

Горный Крым. 1942 г.

Привал ягд-группа абверовской контрразведки сделала в предгорьях Голого шпиля. Диверсанты разлеглись на снегу на короткий отдых.

В туманном небе послышался гул самолета. Судя по звуку, приближался наш У-2. Мы наших летунов и немцев на слух отличали. Гул прошел над головами в сторону Голого шпиля. В прорехе облаков мелькнул самолет с краснозвездными крыльями, из люка вывалилась гондола, донесся хлопок раскрывшегося парашюта. Звуки в горах сверху вниз далеко распространяются, воздух-то разряженный, а снизу вверх за километр даже выстрела не слыхать.

– Вот везуха, так везуха! – Гуськов даже затрясся от жадности. – Заберем сброс заразом с портфелем оберста. Ну, и подарочки нам сыпят с неба, ай-люли-малина. Че заскучал, Вася? Ослаб поди? Погоди! На, выпей-ка, силы поддержит.

Он дал мне таблетку.

– Первитин. Заместо кофию. Задору прибавляется. Я уже сутки не сплю и ничего.

Я выпил таблетку. Сил, действительно, прибавилось. Целый час мы пробирались сквозь буреломы и снежные заносы к «сбросу». Парашют зацепился за сосну, растущую на самом краю обрыва, и парусил на ветру, распухал и сдувался. «Гондола» раскачивалась прямехонько над пропастью.

– Вот, блин, сел как неудачно, – крякнул Гуськов и тут же раздал команды. – Вы двое, принимаете груз. Ты страхуешь. Я сброс обвяжу веревками, вы его подтянете, я обрежу, да смотрите, яйца оторву, если груз в пропасть уйдет.

Он надел монтажные когти на свои «Эдельвейсы», вскарабкался на дерево, привязал к сбросу конец стропы, диверсанты подтянули гондолу так, что она повисла над скальным выступом и больше не рисковала упасть в пропасть. Я отошел за ближайший валун.

– Куда пошел? – покосился на меня мрачный верзила в красных фурункулах.

– Поссать…

– Держи крепче! – Гуськов резанул ножом по стропам.

Оглушительный взрыв сотряс горы.

Четыре ноги болтаются над пустотой, натянутая цепь трется по стволу, на головы сыплется крошево коры. На глубине тридцати метров от верхнего обреза каньона Скворцов с Дашей чудом зацепились цепью за растущую из стены искривленную ветрами крымскую сосну. «Гуськов» на посиневшей руке, вдетой в ремешок металлического поводка, завис ближе к стволу сосны. После Дашиной попытки бегства он забрал у нее винчестер Валиева и теперь, отягощенный двумя ружьями, не мог подтянуться. Винтарь пришлось сбросить в пропасть.

Вдевая пальцы в стальные кольца, на пределе неизвестно откуда взявшихся сил он вскарабкался по цепи, ухватился за корявый корень, раскачался и забросил ногу на комель. Даша скользнула вниз на другом конце цепи, взвизгнула. Забравшись на узкий выступ перед расщелиной, из которой выросла спасительница-сосна, «Гуськов», как ведро из колодца, воротом вращая цепь вокруг ствола, выволок девушку из пропасти.

Стали в обнимку, задыхаясь и дрожа.

«Ой, я высоты боюсь!»

«Вверх смотри!»

Вверху – небо и облачко – маленькое, как перышко. Облачку хорошо, оно невесомое..

«Где, где они, черт возьми! Неуж сорвались?»

«Робинсон» сделал вираж над обрывом и, сердито рокоча, влетел в теснину каньона.

– Да вон же они! – указал пилот рукой.

В карликовой сосне, растущей из вертикальной стены каньона, копошились маленькие человечки. «Бонсай, на радостях подумал Капранов, настоящий японский банзай!»

Рокотанье винта множилось каньонным эхом, резонировало, оглушало.

Дашу трясло, она мешала прицелиться.

– Я высоты боюсь! Я прошу тебя, ну, пожалуйста, помаши им белым флагом, давай я майку сниму, пусть они нас вытаща-а-а-ат… Я не хочу тут умира-а-а-ать… а-а-а-а… ы-ы-ы-ы…

– Боец Жукова!

– Что?

– Я не могу прицелиться, мне что-то попало в глаз. Посмотри!

Пальцами раздвинув заплывшие веки, Даша увидела соринку на выпуклости залитого кровоизлиянием белка.

– Иди сюда… – она приникла губами к распухшей глазнице и осторожно вылизала слизь слез.

«Гуськов» проморгался, сказал, слегка прибалдев от нежности «лечения».

– Теперь вижу хорошо. Выношу благодарность перед строем.

Даша через силу улыбнулась.

Он закрыл ее собой, спиной вжал в скалу, вскинул ружье, взвел курок.

«Замри!»

«Меня дрожь бьет, не могу…»

«Замри, я сказал!»

Изо всех сил напрягла она мышцы рук, шеи, затылка и даже ануса, но нервическая дрожь продолжала сотрясать и ее, и стрелка.

Тогда «Гуськов» охлопал ее по карманам, вытащил плеер, размотал комок наушников, вставил их Даше в уши, утрамбовал до упора и на полную громкость врубил музыку.

Барабанные перепонки пронзили клики фанфар, – грянул фашистский марш, который она когда-то записала, чтобы разыграть спящего деда!

Трубили трубы, били барабаны, сшибались золотые литавры, свистали флейты, печатали шаг колонны вермахта, дыбом встала шерсть на холках гор, безжалостный марш немецко-фашистских захватчиков сотрясал душу, вертолет налетал, выставив лыжи, как коршун, когтящий перепелку, – заштормило, заметались ветки сосны, иглами захлестали по щекам. «Калашников» бил очередями, пороховой дым черными струями вылетал из пламегасителя и улетал по ветру, пули секли сосну, с визгом рикошетили от скал, осколки брызгали в лица.

Даша дергалась, приседала, закрывалась руками – ой! – ой!!!

Виктор Капранов ожидал, что беглецы сдадутся, поднимут руки, но черный археолог нагло целился из охотничьей двустволки. Попадание дроби по винтам нежелательно, но Виктор Викторович уже вошел в штопор пьяного азарта…

«Смельчак долбанный! С пукалкой дробовой против автомата! Ай, молодца!»

С маршевой музыкой в голове, из-за спины мужчины, который целился в налетающего с неба врага, – вдоль солнечной дорожки на вороненом стволе ружья, – в лупоглазой морде вертолета Даша разглядела лицо своего дедушки, Василия Акимовича. Строго глянув с небес через лупы очков, Жуков-старший покачал головой и сказал, как говорил когда-то маленькой внучке, обмершей перед вылетевшим из подворотни дворовым полканом: «Ай-яй-яй, рёвушка-коровушка, испугалась? А ну, иди сюда! – Дед подхватил Дашутку подмышки и поднял к солнцу. – Не бздо, внуча, прорвемся! Мы с тобой Жуковы, а Жуковы не сдаются!»