Алексей Борисов - Странствие в зазеркалье и другие мистические истории

Вот оно – указание! Рескрипт сверху!

Я давно понимал, что жизнь моя становится с каждым днем все более бессмысленной и бесплодной: что еще может ждать меня впереди? Несколько десятков тягомотных планерок и “деловых” встреч с такими же, как я, прохвостами от бизнеса, дюжина-другая подписанных контрактов и фуршетов, что еще? Окончательная пустота и смерть? Да, в принципе, я давно уже живой труп, зомби бюрократического механизма, отрабатывающий свой гарантийный срок! И у меня остался единственный способ сохранить еще теплящуюся во мне каплю надежды и мечты – уйти сейчас! Немедленно!

Да, да, наверняка, чудесное видение в зеркале и было, как сейчас принято говорить, мессиджем, знаком! И мне показана дорога, меня зовут, сама судьба устраивает мой уход! Иначе откуда могли взяться здесь эти таблетки? Они слишком дороги, чтобы вот так просто валяться по ящикам столов провинциальных гостиниц! И… И в таких количествах они нужны только для одного! Только для одного дела… Точнее, маленького такого, совсем безболезненного дельца…

Не успев додумать эту мысль до конца, стал торопливо хватать горстями рассыпавшиеся таблетки и пригоршнями отправлять их себе в рот, запивая ромом из фляжки; время от времени заходился судорожным кашлем, разбрызгивая вокруг жгучую алкогольную слюну; пот катился ручьями по всему телу, руки тряслись крупной дрожью.

Отправив в пищевод последнюю таблетку, облегченно вздохнул и откинулся на спинку стула: дело сделано, с мучительной безысходностью будущего и настоящего покончено! Осталось только подождать, совсем немного… Господи, сделай так, чтобы мне совсем не было больно!

В глазах слегка туманилось, но я, вроде бы, полностью сохранял контроль за происходящим. Сон приходил медленно и тяжко. Потом начало слегка поташнивать и, чтобы не вырвало, сделал несколько затяжных вдохов. Желудок камнем провалился вниз, и я с нарастающим, жутковатым холодом в груди почувствовал, что тело мое сорвалось с места и уносится в головокружительно ускоряющийся полет. Вытаращив в ужасе глаза, я увидел прямо перед собой теперь уже антрацитно-черную поверхность зеркала и распластанное на нем лицо девушки, подобное маске ужаса из античной трагедии, – лицо, глядящее на меня с невыразимым отчаянием и испугом. Неожиданно понял, что меня несет куда-то совершенно не туда, что я проношусь мимо этого зеркала и нам никогда не встретиться!

Пораженный этим открытием, дико закричал и, размахнувшись немеющим торсом, изо всей силы ударил лбом в зеркальную гладь, и еще долго в наступившей тишине мне слышалось, как осколки стекла с мелодичным звоном падали сверху на мою никчемную голову…

… Не знаю, как долго и в каком измерении, пространстве я пребывал. Одно время со странным чувством отдохновения парил в некоем затененном облаке, безразлично наблюдая за тем, как моя измятая телесная оболочка лежит на больничной койке. С забинтованным черепом, под капельницей. Потом все зрительные ощущения исчезли и истомное тепло разлилось по телу. Я лежал, словно погруженный в ватный саркофаг, и слышал доносящиеся извне голоса, и во мне шевелилось лишь легкое любопытство по поводу того, кому они принадлежат? Паркам, уставшим плести нить моей жизни? Больничным нянечкам, пришедшим омыть мои останки? Но постепенно все более меня стал занимать смысл слышимого:

– Три часа откачивали паразита. Вишь ты, когда сознание терял, стукнулся лбом о зеркало, а то бы сейчас уже крепко жмурился! Зеркало-то, вон, разбилось, дежурная по этажу в гостинице услышала и прибежала…

– И что не жилось человеку? Все ведь было у бездельника: деньги, машина, дом, работа вон какая!

– Да, видать, просто тот номер какой-то непутёвый. За один день двоих самоубивцев из одних апартаментов приносят! Как заколдованный!

– Как – двоих? А второй-то кто?

– Да, девчонка одна с утра таблетками траванулась – здесь же лежит, только тремя этажами ниже, в мертвецкой. Ее-то не откачали! А этому бугаю повезло! Небось, деньги казенные пропил, вот и решился на такое…

– А девчонка из-за чего?

– Обычная история! Поехала устраиваться моделькой по столицам, влюбилась в продюсера, или как их там зовут; тот ей чего-то наобещал, ну, а потом, как и полагается с такими дурехами, сам попользовался, дружкам своим по кругу пустил, а затем – известное дело! Объяснили сердешной, что нет у нее ни фотогеничности, ни гламура, и надлежит ей катиться обратно в родимую тмутаракань. Сюда-то она доехала, а домой, видно, застеснялась вернуться. На последние деньги сняла в гостинице самый роскошный номер, ночь в нем отпраздновала, а с утра и того… аукнулась!

– Ладно, кума. Пошли дальше. А то разболтались. Дел-то еще вон сколько!

Легкое дуновение от перемещения двух невнятных фигур коснулось моего лица. Теплый ватный саркофаг распался, стек с меня, словно вода, и я ощутил черную пустоту, ждущую меня. Мне не было страшно, мало того, эта черная пустота влекла меня, как магнитом, но я чувствовал, что в этой жизни что-то мною еще не сделано. Сказанное только что санитарками едва ли отложилось в моей непутевой голове, но, в то же время, непостижимым образом, словно рыболовный крючок, впившийся под кожу и зацепившийся за кость, удерживало меня от прыжка в черную неизвестность. Я почувствовал, что медленно, тягуче сажусь на койке, вынимаю из штатива над головой капельницу с иглой, загнанной мне в вену, потом встаю и иду к двери, прижимая одной рукой пузырь с лекарством к плечу другой.

Не могу сказать, чтобы чувствовал сильную слабость или какие-либо другие неприятные ощущения; точнее говоря, совершенно не воспринимал собственного тела и жил как бы одним только внезапно ожившим, размашисто бьющимся сердцем. И пока шел, удары его все сильнее отдавались внутри меня, тяжкими волнами раскачивая мой болезненно трепещущий мозг. При этом продвигался я, как сомнамбула – бессознательно, на уровне интуитивных рефлексов выбирая неведомый моему сознанию путь, и стоило мне хоть на шаг отклониться от него, как сердце тут же пронзало нестерпимой щемящей болью, удары его замирали, и я едва не валился с ног в моментально наступающей коме.

В длинных, тусклых, представлявшихся моему потускневшему сознанию бесконечными канализационными трубами коридорах поток людей – больных или, может, уже мертвых, их родственников, то ли провожающих, то ли встречающих, плавно обтекал меня; по пролетам лестниц, словно заимствованных из грёз Данте, я спускался с этажа на этаж. Постепенно людей мне встречалось все меньше и меньше, но все сильнее и сильнее на меня веяло замогильной промозглостью и холодом. Наконец, в самом низу этой преисподней я увидел кованую железную дверь в стене; два призрака что-то лепетали перед ней, и я расслышал обрывки их разговора: