Анатолий Мусатов - Смерть Калибана. Повести

Антон спервоначалу скептически относился к таким рассказам. В свои тринадцать он считал себя вполне самостоятельным и неглупым парнем. Тем более что частенько по семейным обстоятельствам ему приходилось в одиночку присматривать за своими братьями-малолетками. Пока родители, выясняя отношения, разбегались по разные стороны баррикады, он был и сторожем, и нянькой, частенько решая жизненные проблемы своих братьев с помощью тычков и затрещин.

Будучи вспыльчивым субъектом, Антон не церемонился и со своими сверстниками, давая им понять, что верховодить собой никому из них не позволительно. Отсюда проистекало много разных сложностей в общении с пацанами. Но уважением, за независимость и крепкий кулак Антон всё же среди них пользовался. Тогда же появился у него закадычный дружок Витька по прозвищу «Чума». Будучи аборигеном, он знал все места в округе и щедро снабжал Антона нужной информацией. Хитрый и юркий, небольшого росточка, Чума сразу же признал первенство над собой умного и крепко сбитого Антона. К тому же, страсть Антона к разного рода приключениям, просто-таки влюбила его в своего изворотливого приятеля.

Витька и сам обладал в сильной степени авантюрным складом характера. Не прочь иногда отчебучить некий фортель, он частенько бывал бит своим, весьма крутого нрава, папашей. Витьке, например, ничего не стоило умыкнуть полмешка картошки с добрым куском копчёного окорока, в придачу к изрядной куче других съестных припасов, которые заботливо хранила в подсобке его мать. Прихватив своего огромного, чёрного, в рыжих подпалинах, пса, он исчезал этак на недельку-другую.

Надо сказать, родители Витьки привыкли к такому его режиму. Поначалу, для острастки, пороли ремнём, но оставались восвояси, ибо поделать с ним ничего было нельзя. Мать, отплакав своё в первые разы его исчезновений, полагая, что Витька либо утонул в быстрой Писсе, либо подорвался на шальном фугасе, решила про себя, – чему быть, того не миновать и успокоилась. Папаша и вовсе был только рад скинуть неуправляемое дитя на откуп природе, доверив воспитание оного мудрому провидению.

В общем, приятели, деля свои привычки на двоих, не худо проводили время. Если бы не досадные обстоятельства в виде посещения школы и непременное ежевечернее возвращение в родительские пенаты, их жизни позавидовали бы многие тысячи сверстников. Мать Антона, работая с утра до ночи, всё же умудрялась как-то контролировать его. Уроки, как школьные, так и музыкальные, она проверяла неукоснительно и ежели что было не так, Антон попадал под пару горячих соприкосновений с отцовским костылём.

Но всё это было пустяками по сравнению с той долгожданной свободой, от которой кружилась голова и живее струилась кровь по молодым жилам. Правда, частенько струиться ей приходилось из расквашенного носа, разбитых губ, а то из обширных порезов. Они, в качестве неминуемой дани доставались Антону от бурной деятельности по изучению и познаванию взаимоотношений с окружавшим его миром и населявшими его обитателями. После скучного белорусского местечка, где они проживали до этого, нынешнее место казалось Антону чуть ли не раем на земле. По приезду на новое место жительство, Антон, в нагрузку по присмотру за своими братьями, получил статус взрослого. Мать с отцом, загруженные работой и собственными взаимоотношениями, объявили ему об этом незамедлительно. Обретя это восхитительное чувство самостоятельности, он в полной мере использовал свой шанс. Правда, приходилось таскать за собой и братьев, но они не мешали ему, а для компании были даже иногда полезны, создавая видимость количества её. Самый младший был нежным и робким мальчуганом, никогда не доставлявшим ему хлопот. Средний же, бывший Антону погодком, строптивый и упрямый, не давал зевать и расслабляться.

Антону приходилось учить их уму-разуму и многим другим полезным пацаньим навыкам, что само по себе давало право иметь их на посылках и подхватах. Иногда он проявлял деспотичность и крутость нрава, отпуская братьям по малой толике затрещин и подзатыльников, о чем незамедлительно докладывалось матери. Спор решался всегда не в его пользу по вполне понятным причинам. Конечно же, Антону они казались несправедливыми и смехотворными. Младшенький, как маменькин любимчик, был вообще неприкасаемой личностью, а погодок не удался здоровьем и по этой причине попадал в тот же разряд, что и младшенький. Раздосадованный наказанием, а ещё более невозможностью повлиять на процесс воспитания своих братьев, Антоша исхитрялся доказывать свою правоту иезуитскими, но действенными методами. Потаскав их с полчаса по окрестным болотам, густо заросшими камышом и осокой, дав братьям вымокнуть, устать изрядно и получить по паре порезов, он с легкой душой отводил их домой. Вполне понятно, что они оставались там сушиться и лечить свои раны.

Выслушав от матери краткую нотацию, Антон, освободив свою свободолюбивую душу от балласта, как на крыльях мчался за дружком-приятелем. Чуму долго искать не приходилось. Он, как верный пёс, всегда ошивался где-нибудь поблизости. Они уходили в затопленные луга, исхаживая в день по десятку километров. Устав до изнеможения они падали без сил на первый же пригретый солнцем бугор. Мокрые, но невозможности довольные и счастливые, друзья долго молча глядели в небо, высматривая там быстрых стрекоз, проносившихся над ними с тонким свистом стрижей и серебряные черточки далеких, редких самолётов.

Такая вольница могла длиться почти круглый год. Мягкие зимы больше походили на лето где-нибудь в пермском краю. А уж про весну и осень нашим горячим натурам и заикаться не стоило. Вся ребятня, презирая местный климат, прекрасно обходились одним набором одежды, состоящей из рубахи и штанов, желательно попрочнее, чтобы можно было, зависнув на суку или соседском заборе не предаваться размышлениям, что устоит в противоборстве – забор или штаны! Такое отношение к утеплению собственного тела, порождало вначале массовые эпидемии простуд. Но постоянным явлением это не стало. Насквозь промокшие, в одних рубахах и штанах, завернутых до колен, шлёпая босыми ногами где-то за городом, забывая, что на дворе октябрь, они резвились с такой энергией, что пар валил от них как из паровозных котлов. В конечном итоге, закалённые ватаги юных авантюристов только выигрывали от столь тесного противоборства с природой.

И, как всегда это бывает, после многочасовых физических трудов в голодных желудках пробуждался неутолимый, гипертрофический аппетит. Этот основной мотив и движитель, частенько заставлял многочисленные пацаньи оравы травить местные огороды и совхозные поля. Битвы на этом фронте между частниками и подхлёстываемой первобытным инстинктом насыщения юной плотью шли не на жизнь, а на смерть. Уж кто попался, – держись! Сеченые в кровь ягодицы несознательной молоди были цветочками в многочисленном ряду изощрённых методов борьбы с ними владельцев ограбленных огородов и совхозных сторожей. Дома тоже не жаловали этот вид деятельности, дополняя уже имевшиеся отметины свежими родительскими «увещеваниями». Но, как и все благие намерения, ничто не возымело над неукротимой жаждой самоутверждения! Изобретались доселе невиданные способы противостояния косной массе ненавистного частного сектора.