Анни Ривка - Непонятое чудовище

Визит товарища Захара, или Коровина, как его называла криминалист Анфиса, оказался не таким многообещающим, как предполагалось. В его жизни все было настолько слаженно, словно кто-то расписал сценарий к его действиям – и весьма хитро. И если убийство и случилось накануне, то сама жертва умерла еще до всего случившегося. Это в том смысле, что все вело к этому самому дню так складно, вплоть до ливня, что обрушился на город. Это, кстати, еще одно невероятное совпадение. Захар – человек аккуратный и предусмотрительный, одинокий, увлеченный лишь своим целями. Самостоятельно предоставил чеки с заправки и из пригородных закусочных во избежание подозрения в его сторону. На момент совершения убийства Захар уезжал за пределы города, и его фургон появился в поле зрения камер лишь в тот момент, когда приехал в коровник незадолго до появления бригады, следовательно, его причастность к этому делу сразу отмели, и папка с показаниями без особого интереса стала мертвым грузом. В остальных документах из прошлого не было смысла и копаться. Лампы же в коровнике были приобретены для мер обеззараживания инфекционных болезней от предыдущих животных. Законом это не запрещено, и Захара вскоре отпустили.

Водитель такси, подвозивший убитого в тот вечер, также оказался непричастен, но его неевропейское происхождение явно что-то скрывало. Мужчина нервничал, потел, часто протирал свои залысины платком, что тут же покрывались вновь заметным блеском. Его лицо выражало негодование, страх по причине полного непонимания происходящего. Как бы он ни старался эмоционально обороняться, сама лишь атмосфера нагоняла на него чувство вины за его жалкое существование перед буквой закона.

Младший инспектор Аристарх, перенявший полномочия старшего по званию за отсутствием Ламберта, держался уверенно и напористо, во что бы то ни стало выбивая из бедолаги все до последней капли его ничтожного достоинства.

– Ну так что, товарищ Букеревич, – произнес Аристарх по слогам его фамилию, как бы пытая его тем самым еще больше. – Будем признаваться или же…

– Послушайте, я все сказал: привез, высадил и уехал. Все как обычно, – голос дрожал в жалостливой тональности. – Больше я ничего не знаю, – мужчина пожал плечами, надеясь, что это хоть как-то поможет ему быть более убедительным. Его тело скрючилось, а влажные ладони были зажаты меж коленей. Аристарх сидел напротив него за столом и, сложив руки в замок, обдумывал более удачные маневры действий. Ему нужна была хоть одна весомая подсказка, чтобы дело дало ход именно благодаря ему.

– Вспоминай! – прикрикнул Аристарх и ударил по столу так, что бедолага вздрогнул.

– Мамой клянусь, я ничего не знаю, – завопил тонким голосом таксист и судорожно задрожал. – Я приехал, высадил, он заплатил наличными, оставил щедрую сдачу, – подозреваемый блуждал глазами, вспоминая последовательность происходящего.

– Что потом?

– Потом я уехал.

– Сколько было на часах?

– Не знаю, может, около часа или двух.

В кабинет вошел Ламберт и привычно сел за свое место, скидывая куртку на спинку стула.

Аристарх не ожидал такого скорого появления Ламберта в отделе. В любом случае переживать ему было не о чем, ведь его назначили вести это дело, но командовать Ламбертом у него не получится – Аристарх прекрасно это осознавал. Во-первых, он хорошо знал свое дело, следуя своей манере вести следствия. Во-вторых, он не раз относился халатно к приказам руководства, пренебрегая ими, и каждый раз оправдывал свой бунтарский нрав хорошо проделанной работой. В отличие от большинства сотрудников, идущих по стопам своих стариков, Ламберт стал инспектором исключительно из-за одной своей черты характера – инстинкта. Его всегда вело внутреннее чутье заглянуть дальше прописанных правил.

– Да отстань ты уже от этого бедолаги, он все равно не сознается, – Ламберт принялся рассеянно разгребать бумаги на столе, пытаясь восполнить свое отсутствие информационными данными.

– Почему это? – удивился Аристарх, широко округлив глаза и замерев на секунду, словно озорная кошка, что собирается напасть на предмет своего обожания.

– Так не виновен он! Его дело – людей развозить, а не убивать, что он может знать?! Привез, увез – все.

– Вот-вот, и я так говорю: привез, увез, – вмешался в беседу водитель, надеясь на здравый смысл.

– Как вас зовут? – поинтересовался Ламберт, нашарив чистый лист бумаги и вынув ручку из канцелярского стакана, почиркал, удостоверившись в ее годности к письму.

Обвиняемый неспешно развернулся на стуле к Ламберту.

– Карим я! – мужчина чуть расслабился.

– Карим, скажите мне, откуда вы забрали клиента?

– У центра «Олимп».

– Он вышел сразу?

– Нет! Он уже стоял ждал. Я еще удивился: обычно люди задерживаются, долго собираются, а по нему было видно, что спешил. Быстро сел, все время смотрел по сторонам и подергивал ногой так, что мне отдавало в спинку сиденья. Я хотел было сделать замечание, но, подумав, не стал. Не хотел нарваться на грубость.

– У него было что-то с собой? Может, сумка, пакет, рюкзак спортивный? – Ламберт бесцельно чертил каракули на листе, пытаясь соображать по делу.

– Нет, ничего не было. Обычно я внимательный к багажу, предлагаю убрать в багажник.

– Спасибо, вы можете быть свободны. – Таксист осторожно встал и медленно направился к двери. Выходя, он глянул с опасением на Аристарха и скрылся из виду в коридор. Ламберт отбросил свое занятие и уставился на напарника.

В этот момент модель поведения тела младшего инспектора была несколько механической. Его лицо собрало все возможные эмоции: лицемерие, надменность, злорадство, скрытая неприязнь, возмущение – все это поочередно вспыхивало меняющимися выражениями, подобно самопроизвольным мигающим лампочкам.

Как ни странно, Ламберт счел их весьма занятными, хотя буквально недавно он бы не придал этому значения, но сейчас чувствовал некую странность в себе. Будто мог лавировать, подобно флюгеру на ветру, и видеть то внешнюю сторону человека в движениях, то внутреннюю, улавливая его энергию, направленную на него. Подобный скачок переключался бессознательно, подключаясь ко всем аспектам его жизни, и так же мгновенно покидал его тело, словно невидимый дух. Ламберт не сомневался: произошедшее в чаще изменило его восприятие окружающего. Он чувствовал, что с ним что-то не так, будто теперь он связан с тьмой. Голос тишины внушил ему ту пугающую атмосферу, а чаща наделила даром видеть в темноте. Даже сейчас он мог ощутить то пережитое бессилие, но теперь в нем было то, что спасало его от этого. Ламберт был готов умереть идеальной смертью, одиноким и свободным, чтобы никто не мог видеть его в последние минуты: ни любящие, ни презирающие его люди, чтобы смерть лишила их этого разрушительного зрелища, в то время как он предавался ее ласкам.