Евгений Семенов - Ветер над рекой

Машина Хмурого стояла на дороге недалеко от место дислокации.

– Хмурый, доставай, пора, – будто бы критикуя нерасторопность друга, сказал Степан.

Тот, протопав к УАЗику, достал из задней двери пакет, из которого он извлек литровую бутылку со светло-коричневой жидкостью.

– Какой вкус на этот раз?

– Дубовая кора и корица.

– Звучит красиво, – прокручивая бутылку в руках сказал Николай, а затем прочитал этикетку,– Royal.

Мужчины присели на траву.

Николай раздал всем по налитому стакану.

– Ну, что? За тех, кого нет?

– За них.

Помолчав полминуты, вспоминая ушедших, мужчины выпили.

Еще полминуты тишины.

– Хххгм – ааа, – крепкая, неплохо.

– Ну, так стаж! – гордо произнес Хмурый, – Значит понравилось?

– Сколько, ты говоришь, уже этим самогоноварением занимаешься?

– Так не помню, когда этим не занимался. Батя научил, сам покупного и не пил.

– Так ты же водку пьёшь?

– Я не батя, я грешен.

– Смотрите, ребята байдарочники плывут, – указав рукой вверх по течению, сказал Степан.

Из-за извилины реки показались две легких лодочки – байдарки. В это время они обычно не плавали, в связи с низким уровнем воды в реке, всё чаще их спуски проходили весной, по большой воде.

– Что-то они в этом году припозднились.

– Добрый вечер, – крикнул хмурый.

– И вам того же, – услышали они в ответ.

– Как дорога? – спросил Степа, как делал это бесконечное количество раз, каждый год с тех пор как начал говорить и как в первый раз увидел байдарки на реке.

– В порядке. Подскажите, тут где-нибудь есть магазин поближе к реке?

– Где-то через полтора-два километра, – закричал Коля, – будет мост через реку, под мостом причалите, и поднимитесь по склону, увидите магазин.

– Спасибо, а переночевать есть полянка где-нибудь здесь сразу после деревни?

– Конечно, найдёте, только комаров нынче много. Есть какая-то мазь у вас от этих тварей?

– Да уж без чего – без чего, а без мази мы в такую дорогу никогда не едем.

Путь этих путешественников обычно пролегал по глухим лесам, по руслам небольших рек, и о безобразиях комариной диаспоры знали не понаслышке.

– Ладно, удачи вам, – крикнули с байдарки.

– Может с нами по стопочке? – спросил Хмурый.

– Спасибо, нет. Откажемся.

– Ну, удачи.

Сидевшие на берегу неторопливо смотрели, как проплывают вниз по течению одни из последних путешественников. В большинстве своем этот вид туризма ушел вместе с распадом СССР.

– А ни у кого нет желания самому вот так, проплыть? – спросил Николай, – Спуститься километров сорок вниз по реке?

Хмурый задумался, а Степан ответил сразу.

– Честно говоря, вообще нет. Я думал уже над этим, но мы что на рыбалку мало ходим?

– Достаточно. Хотя, стоп, я, наверное, проплыл бы, – произнес Хмурый, видимо уже переварив вопрос.

– Ну, а я подожду. Дети скоро подрастут, их можно взять с собой.

– Ладно, подумаю над этим.

Вечер двигался безмолвными тихими шагами, нехотя, вразвалку, переваливаясь с ноги на ногу, солнце клонилось к горизонту. Ветер сошел на «нет». В заводи начала плескаться рыба, некрупная, лишь изредка показывались хорошие экземпляры.

– Схожу-ка я за удочкой, – решил Николай.

– Не поймаешь, она, когда плещется, не клюет особо, – решил вразумить брата Степа.

– Из принципа, совесть будет спокойна. Я всё сделал, что мог.

Николай ушёл, Хмурый со Степаном остались наслаждаться вечером.

2

Егоров Иван Ильич всю жизнь прожил в своём родном доме, в первом доме по той самой «Прибрежной» улице, только название свое она получила много позже, чем он родился. В тот дом, в котором он родился, в тот и вернулся с фронта в сорок четвертом после второго ранения восемнадцатилетним мальчишкой на протезах и с плохо работающей правой рукой. Руку вообще могли ампутировать, но военный хирург, увидев, что у пацана нет обеих ног чуть выше колена, решил, что лишиться руки для него было бы совсем критично. Руку, конечно, было бы проще отрезать, чем более трех часов пришивать мышцы и нервы плеча, понимая, что если оно и будет работать, то, скорее всего, только двигаться, а вот на активность пальцев он не рассчитывал. Немецкий осколок раздробил кость и наполовину разорвал мышцы. Если бы у солдата присутствовали обе ноги, врач бы просто отрезал руку. Но всё же он не зря потратил время. Со временем, после многочисленных тренировок и усилий, Иван научился и ложкой пользоваться и топором махать, только вот немела она постоянно, из-за нарушения кровотока. С такой рукой, еще и без ног второй раз его никто на фронт уже не пустил.

Так Иван и приехал в сорок четвёртом в свой родной посёлок, а там не было никого, старший брат погиб ещё в сорок первом, отец пропал без вести, и сколько после войны Иван его не ждал, он так и не вернулся. А мать не дожила до его возвращение пару недель. В итоге приехал он в пустой дом. Поначалу было тяжело, рука плохо работала, но соседи помогали, а потом всё встало на свои места, война закончилась. Иван Егоров был трудолюбивым, поэтому привёл дом в порядок, развел небольшой огород, на работу устроился. И так-то вроде всё хорошо складывалось, только из-за своей хромоты не пытался он себе жену найти. Хотел, конечно, да только стеснялся сильно. Но она сама его нашла, сошлись характерами. Иван строгий очень, суровый, закалка военная, а София, жена его будущая, тихая, добрая, кошек очень любила. Так и дожили они до этого времени.

София Сергеевна занималась кошками и огородом, а Иван Ильич всё рыбачил недалеко от своего дома на реке.

Этим летом повадились чуть ниже по течению подростки по ночам костер жечь, и всё бы ничего, вели они себя не шумно, да только как-то заметил старик, а может, показалось, что дров в поленнице поубавилось. Ещё раз заметил, а потом сложил их в особом порядке так, чтобы запомнить, а на следующий день снова не досчитался.

– Ну не приходят же дети со своими дровами, – решил старик, – хотя, конечно, может быть, неподалёку в лесу сучьев наломают и жгут. Тогда он стал за ними наблюдать. Но они приходили не каждый день, поэтому вычислить, пока не удалось. Этим же вечером старик сидел на своём мостке с удочкой. Не клевало. Две чайки спланировали на камень, одиноко выглядывающий над поверхностью воды посреди реки, и внимательно наблюдали за рыбаком, а он за ними. Ниже по течению он услышал многоголосый разговор. Подростки снова шли в сторону места ночных посиделок.

– Ну что ж, подождём, посмотрим, кто из вас по мои дрова ходит.

Из-за высокой травы его было практически не видно, а вот дорожку к своему дому он видел отчётливо. Услышав шум, чайки встрепенулись и улетели, старик проводил их взглядом. Когда-то мечтал быть летчиком, а чайки ему напомнили об этом. Попал в пехоту в сорок первом в пятнадцать лет, правда, два года он себе приписал, брать не хотели.