Владимир Сулимов - Дурной глаз

И запер дверь.

***

– Репертуар придётся менять, – объявил Комарик. – «Офис» давать нельзя, сами понимаете, спасибо Косте, в очередной раз земной ему поклон, мудиле. «Автобус» тоже, нас слишком мало для «Автобуса», три человека за условность не выдашь – халтурно. Что в сухом остатке? Пять реприз, и те приелись.

– Можно «Выборы» играть, – попыталась Рая, на что Комарик раздражённо отмахнулся:

– Неактуально! Все уж забыли, что такое выборы.

Губы у Раи затряслись, она вся съёжилась, как улитка, которой в глазки ткнули былинкой.

– Объявляю мозговой штурм. Ну? Где ваши идеи?

– Автомобильную тему можно развить, – предложил Сеня. Второй день он боролся с простудой и страшно гнусавил. В уголке рта высыпала гроздь пурпурных болячек. От Сени несло дешёвым дезодорантом, которым тот надеялся скрыть кислый запах застарелого пота. Рудик не отпускал их в общежитие вторую неделю. В «гардеробной» воняло, будто в загоне для ослов.

– Автомобильная тема! – воскликнул Комарик. – Придумал! Автомобильная тема.

Он забегал по комнатёнке, налетая то на стол, то на тумбочку, то на вешалку, и чуть не опрокинул однажды оцинкованное ведро для нечистот. Синяки множились, охал Комарик, подошвы шлёпали.

– Эврика, – остановился он наконец и обратил к остальным сияющие очи. – Сценка. Я полицейский. Гаишник. Ну, такой, какими они до Реформации были, понимаете. А кто-то из вас – водитель. Водитель едет на машине и нарушает. Я, – Комарик выгнул цыплячью грудь и взмахнул невидимым жезлом, – торможу авто. «Здравствуйте, я старший сержант Комарик, прошу предъявить документы».

– А водитель такой: «А что я нарушил?», – попыталась внести лепту Рая, но стушевалась под свирепым взором «гаишника».

– А водитель, значит, такой спрашивает: «А что я нарушил?». Или такой: «А я права дома забыл». «Тогда прошу выйти из автомобиля для выяснения обстоятельств». После я составляю протокол, хочу лишить прав, а водитель пробует дать мне взятку. Это, Сеня, если водитель ты. А если Рая, то она начинает такая, мол, денег нет у бедной девушки, могу расплатиться иначе…

– Ну как-то, Оскар Борисович, это… – зарделась Рая, на что Комарик ответил ласково:

– Всё же понарошку, Рай, мы же не станем там прямо делать шпили-вили.

– А было б феерично, – заухал Сеня. – Здорово вы придумали, Оскар Борисович!

– Учитесь, пока жив. – Комарик пуще расправил плечи, аж в спине щёлкнуло, что, впрочем, не поколебало величественности позы. – Вам молиться надо на меня.

– Про Костика не слышно? – вздохнула Рая, погрустневшая после «пока жив».

– Клюква болтал, обвяжут фейерверками и запустят с ракетой на День Сатиры и Юмора, – сообщил Сеня. Из-за заточения в гримуборной число его информаторов сильно сократилось. – Да Клюкве верить… Я думаю, влепят пожизненное с круглосуточным просмотром комедийных шоу. Лучше уж с фейерверками в небеса. А может, накачают веселящим газом.

– А как он хотел? – сказал Комарик надменно. Он собирался присовокупить что-то ещё, но второй щелчок – теперь в замке – заставил его примолкнуть.

– Сидите? – промяукал с порога Рудик. – И не знаете. Смехополиция сюда едет. К ва-ам.

– Опять допрос, Рудик? – кротко молвил сдувшийся Комарик. – Я ж всё, что знаю, рассказал. А я и знать-то ничего не знаю.

– Решение Верховного Клоунокомандующего. – В голосе Рудика звучало садистское удовольствие, которое он не считал нужным скрывать. – Процент зануд во всех цирках сократить на треть. Сокращённый подлежит принудительному осчастливливанию.

– О-ой, – затрепетала Рая. Комарик окатил её неприязненным взглядом. – Мама.

– Прощайтесь со счастливчиком, котятки. Мур-мур-мур. – И Ростик захлопнул дверь.

– Охереть не встать, – протянул вмиг побелевший Сеня. – Клоунирование!

– Мама, – повторила Рая ему в тон. – Меня точно заберут, – и начала всхлипывать.

Все посмотрели на неё с сочувствием, за которым таилось плохо замаскированное: «тебя точно заберут». Кроткая, вечно встревоженная Рая подходила идеально: с её-то дородностью.

– Вдруг ещё не поздно? – взмолилась она сквозь слёзы неизвестно кому. – В смысле, стать клоуншей добровольно? Без клоунирования?

– Ты ж опять на детекторе лояльности срежешься, – поспешил возразить Комарик. – Не переживай, Рай. Там, вроде, несильно меняют. Зато всегда будешь радостная. Хоть какой-то плюс.

– А может, не меня?..

– Меня точно нет, – заявил Комарик, опять расправляя грудь и взирая орлом. – Я звезда цирка. На мне держатся все репризы. Вы, ребята, тоже ничего, вполне себе хороши, но убери меня – всё посыплется.

На этот раз даже преданный Сеня посмотрел на Комарика с укоризной. Комарик сделал вид, что не заметил.

– Мама, они идут! – провыла Рая.

Открылась дверь и в гримуборную начали набиваться смехополицейские. Обсыпанного блёстками двухметрового Дулю горемычная троица знала. Его помощников, если верить разноцветным нагрудным значкам, звали Гаврюша, Сися и Гав-Гав.

– Ладно, Рай, – делано погрустнел Комарик. – Работать с тобой было одно удовольствие. Ты хорошей была партнёршей, правда…

Рая запустила ногти одной руки в диванную подушку, другой цапнула Сеню за колено. Сеня стал неловко отползать. На его физиономии виноватое выражение мешалось с облегчением.

– …и я убеждён, не так это и страшно…

– Его, – коротко рыкнул Дуля и кивнул на Комарика. У того на полуслове отвалилась челюсть.

Мимо Дули, хихикая и ухая, протиснулись Сися и Гаврюша.

– Стойте! – взвизгнул Комарик, вращая округлившимися, как ёлочные шары, глазищами. – Здесь ошибка! Я звезда цирка!

– Ошибки нет, – пробасил Дуля, тряся изжёванным клочком, на котором фиолетовым фломастером было накалякано «ПОСТОНЫВЛЕНИЕ». – «Комарик Оскар Борисович, зануда , принудительное осчастливливание».

– Я звезда этого грёбаного цирка!!! – срывая голос, заорала жертва системы.

– Ка-апец твоей карьере, – вульгарно хохотнул Гав-Гав из-под локтя Дули, поигрывая наручниками в виде пары сцепленных цепочкой ромашек.

– Возьмите её! – Комарик забился в цепких лапах клоунов. – Я звезда цирка-а! Почему я?!

– Ну… – озадачился Дуля. – Почему… Фамилия твоя смешная. Да и имя.

Сися с Гаврюшей не без труда отодрали от гримёрного столика брыкающегося и плюющегося Комарика, Гав-Гав защёлкнул на его запястьях наручники – и размалёванный квартет уволок жертву из комнатушки, по пути опрокинув-таки ведро с нечистотами.

Сеня вспорхнул с дивана, метнулся к выходу и налёг на дверь, заглушая, но не отсекая полностью гогот смехополицейских и повторяющееся, как на закольцованной записи: «Я звезда цирка! Я звезда цирка! Я звезда цирка!».

Лишь когда последние отголоски воплей Комарика погасли под бархатно-тёмными сводами циркового купола, Сеня осмелился осторожно проговорить: