Джозеф Шеридан Ле Фаню - Дом у кладбища

В тот год, кажется 24 октября, разгорелся странный спор между мистером Харпером, олдерменом, Хай-стрит, Дублин, и милордом Каслмэллардом. Последний принял в свое управление крошечное поместье при Доме с Черепичной Крышей, поскольку приходился кузеном матери юного наследника.

Олдермен Харпер договорился о найме Дома с Черепичной Крышей для своей дочери, жены некоего Проссера. Он сменил в доме обстановку, повесил новые портьеры и внес прочие усовершенствования, потребовавшие значительных издержек. Мистер и миссис Проссер поселились там в июне, но вскоре миссис Проссер пришла к выводу, что оставаться в этом месте долее нет никакой возможности: слуг приходилось отпускать одного за другим, вслед за тем ее отец посетил лорда Каслмэлларда и объявил напрямик, что отказывается от аренды, так как, по непонятной для него причине, в доме неспокойно. Упомянув в своей речи слово «привидения» и сославшись на то, что дольше двух-трех недель в этом доме прислуга не выдерживает, и на неприятности, перенесенные семейством зятя, он счел себя вправе не только расторгнуть соглашение об аренде, но и дать совет: снести злополучное жилище, где обитают враждебные существа, чье могущество намного превосходит человеческое.

Лорд Каслмэллард подал иск в Суд справедливости при суде канцлера, с тем чтобы обязать олдермена Харпера выполнить контракт. Олдермен подготовил возражение, которое подкрепил развернутыми письменными показаниями ни много ни мало семи свидетелей, копии были предоставлены лорду Каслмэлларду, и затем – на что и рассчитывал олдермен – его светлость решился отказаться от своих претензий, дабы документы эти не попали в суд.

Я бы предпочел, чтобы процесс не прервался на ранней стадии и среди судебных бумаг нашелся достоверный и в то же время поразительный отчет о событиях, описанных в послании мисс Ребекки.

Вплоть до августа спокойствия обитателей Дома с Черепичной Крышей ничто не нарушало, но однажды на исходе месяца, когда миссис Проссер встречала вечерние сумерки в полном одиночестве у окна задней гостиной, она отчетливо увидела, как на наружный каменный подоконник справа от нее потихоньку легла чья-то рука, словно кто-то пытался забраться в комнату с улицы. Рука показалась только до запястья – короткая, но красивой формы, белая и пухлая; это была кисть не очень молодого человека – лет сорока, предположила дочь олдермена. Со дня жуткого ограбления в Клондалкине не прошло еще и месяца, и миссис Проссер решила, что в дом вот-вот проникнет кто-то из той же шайки. Потрясенная леди громко вскрикнула, и тут же рука потихоньку соскользнула с подоконника.

Обыскали сад, но никаких следов постороннего под окном не обнаружили, да и подойти вплотную к стене, где были выстроены в ряд цветочные горшки, не представлялось возможным.

Тем же вечером в кухне несколько раз слышались быстрые постукивания в окно, напугавшие женщин. Один из лакеев, прихватив ружье, распахнул заднюю дверь, но ничего за ней не обнаружил. Закрывая ее, он ощутил, однако, что кто-то «колотится» и налегает на дверь снаружи. Оробевший лакей при повторном стуке в окно уже не двинулся с места.

На следующий день, в субботу, около шести, кухарка, «женщина честная и трезвая, на исходе шестого десятка», оставалась вечером в кухне одна. Случайно подняв глаза, она увидела в окне все ту же, надо полагать, руку: полную, но изящную и аристократичную; ладонь была прижата к краю стекла и медленно скользила вверх-вниз, словно что-то нащупывая. Кухарка вскрикнула и забормотала молитву. Рука исчезла не сразу, а несколькими секундами позже.

Вслед за тем звуки стали возобновляться каждый вечер; это был стук, словно бы костяшками пальцев, в заднюю дверь, вначале осторожный, а затем все более ожесточенный. Лакей не отворял дверь, а лишь спрашивал: «Кто там?» Никто не откликался, но слышно было, как на дверь ложится ладонь и осторожно шарит по ней.

Все это время в задней комнате (она в ту пору служила гостиной) мистера и миссис Проссер то и дело беспокоили постукивания – то легкие, словно кто-то пытался потихоньку привлечь их внимание, а то и громкие, резкие, так что казалось – стекло вот-вот разобьется.

Все вышеописанное случилось в задней части дома, которая, как вам уже известно, выходила в сад. Однако во вторник, около половины десятого, те же звуки послышались у двери холла и продолжались почти два часа, к раздражению хозяина дома и ужасу его жены.

После этого несколько дней все было спокойно, и обитатели дома начали надеяться, что неприятностям пришел конец. Поздним вечером 13 сентября горничная-англичанка Джейн Истербрук отправилась в буфетную за серебряной чашей, в которой хозяйке подавали поссет; случайно остановив взгляд на крохотном, всего лишь в четыре стекла, окошке, она заметила, как в дырочке для болта, на котором крепился ставень, забелел сначала кончик пальца, а потом короткий и толстый палец просунулся почти целиком. Он согнулся и стал поворачиваться туда-сюда – очевидно, в поисках задвижки, чтобы открыть ее. Горничная выскочила в кухню и там, как потом пересказывалось, «сомлела и свалилась без памяти, а назавтра весь день была чуть живая».

Мистер Проссер, человек трезвомыслящий и самонадеянный, как я понимаю, о привидениях и слышать не хотел и потешался над страхами домашних. Происходящее он считал чьей-то шуткой или мошеннической проделкой и ждал случая, чтобы поймать плута flagrante delicto [11] На месте преступления (лат.) . . Мистер Проссер недолго хранил свои соображения в тайне, а постепенно посвятил в них домочадцев, суля при этом самые суровые кары предателю, ибо полагал, что таковой в доме завелся.

И в самом деле, пора было что-нибудь предпринимать: паника охватила не только прислугу – сама любезная миссис Проссер не находила себе места от тревоги. После заката солнца все обычно сидели дома, а если выходили на улицу, то ни в коем случае не в одиночку.

Неделю все было спокойно, а затем однажды вечером, когда миссис Проссер находилась в детской, а ее муж – в гостиной, в дверь холла негромко постучали. Мистер Проссер слышал это отчетливо, потому что погода в тот день стояла как никогда тихая. Ранее загадочные звуки ни разу не раздавались в передней части дома, кроме того, по сравнению с прежними они несколько изменились.

Мистер Проссер, не закрывая двери гостиной, осторожно вышел в холл. Судя по звукам, можно было предположить, что в тяжелую входную дверь легко и размеренно ударяли «раскрытой ладонью». Мистер Проссер намеревался внезапно распахнуть дверь, но затем передумал, повернул назад и стал неслышно взбираться по кухонной лестнице: там наверху, над буфетной, располагался чулан, где хранилось огнестрельное и холодное оружие, а также трости.