Павел Мамонтов - Людолов. Мужи Великого Князя

– Сдурел?

– Не смей! Не смей! Так нельзя! – напустился монах, размахивая крестом и силясь закрыть пытаемого собой.

– А разве князь не велит пытать ворогов пред казнью, коли они, многое поведать могут? Ты что слову княжьему перечишь?

Священник застыл.

– Или в вашей Византии людей не пытают не четвертуют, а братья другу друга скопят и ослепляют?

– То другое, – проговорил Евстафий.

– Эва как? То есть, с благословения, можно и шкуру с человека спустить?

– Бог не велел!

– Почему? – осведомился Нелюдь.

– Потому что нельзя! Бог так не велел.

– Это твой бог – не велел, – рыкнул Нелюдь. – Мои мне ничего такого не говорили!

– Нужно прощать врагов своих! Нельзя так, —отец Евстафий говорил тихо, но голосом был тверд.

– А как иначе? Прощать говоришь? Ты думаешь, поп – он бы тебя пожалел? Тебя или кого иного здесь? Пожалел бы? Отвечай!

– На все воля Божья.

– Нет, задери тебя ваши демоны – никакой тут его воли нету! Здесь просто кровь и грязь. А этот – зарезал бы и тебя, и всех остальных. Без зазрений совести. Всех до единого – до последнего сосунка. Нет видоков* 10 10 Видоки – свидетели по-старославянски. – нет тех, кто могут опознать, нет опасности для его шкуры! Вас никого бы не было! И он такой – не один. Они – не все здесь! Князю нужно знать, кто ему помогал. Понимаешь? Чтобы вас же от них оборонять. Так как твой бог тебе подсказывает это сделать? Отвечай!

– Хотя бы не здесь, Лютик, – подала голос хозяйка таверны – она была ранена мечом в левую руку, но держалась молодцом. – Не здесь – очень прошу. Здесь дети! Хватит им страхов, натерпелись уже. Не нужно – прошу.

Людолов некоторое время мрачно молчал. У его ноги скуля, отходила собака с перерубленным хребтом – досадливо поморщившись, он мощным ударом ноги перебил ей шею. Потом схватил за шиворот раненого и подтянул к камину.

– Сарай есть, где ничего нету? – осведомился он, сунув подобранный из камина раскаленный докрасна уголь прямо в раны в ногах – раненный кричать не мог, только застонал и впал в забытье. – Песий потрох потерял много крови и долго не продержится – чую. У меня мало времени, потому думай быстро!

– Есть-есть, – испуганно закивала хозяйка таверны. – Хват – проводит.

– Добро, – буркнул людолов. Постепенно, по-чуть-чуть, лихорадка боя его начинала отпускать. – Уберитесь пока тут, а то, как на скотобойне, ей-ей!

И повернулся к стоящему рядом священнику.

– Все еще хочешь обратить меня к своему Христу, монах? Уверен, что он всепрощающий? Вот всего часть того, что я делаю. Всего часть! Маленькая! – он показал пальцами перед глазами отца Евстафия, насколько она мала. – Я не убиваю невинных, поп. Я убиваю тех, кого ты называешь страшными грешниками. И мне за это – не стыдно. То, по-моему, честно, то, по-моему – верно! Сами такую дорогу они выбирают. Твой бог так не считает? Вот он настоящий лик моей работы! Ты – видел.

– То не лик! – страстно, с вызовом возразил монах. – То не лик, бес кровавый! То оскаленная страшная морда! И ее ни я, ни тем более Христос – видеть и прощать – не желает!

4 глава. Клятый дурак.

Сарай был и впрямь небольшой – скорее походил на большую собачью конуру, которой, скорее всего, судя по подстилке из соломы, запахом псины и остаткам вареных костей, и являлся. На кучу собачьих объедков людолов и швырнул принесенного пленника. Раненый уже пришел в себя и делал слабые попытки отползти подальше от палача. Нелюдь, какое-то время, просто сидел на корточках и пристально смотрел на свою жертву. Он уже давно заметил, что принадлежность к тому или иному сословию человека можно определить по его телосложению и росту. Для телесной крепости и высокого роста – нужны тренировки и постоянное хорошее питание. Потому простому крестьянину-землепашцу фактически невозможно достичь тех же показателей роста и мускульной силы, что доступна княжьему дружиннику или боярину. Воин почти всегда, за редким исключением, будет крупнее, тяжелее, сильнее и шире согбенного тяжелым трудом крестьянина. Раненный был мужиком достаточно крепким и рослым, что говорило о том, что он не голодал в жизни. И все же, его мышцы явно никогда не были развиты до пристойной гридня формы, не говоря уже о том богатырском сложении, коей обладал людолов.

– Охотник? – тяжело уронил Нелюдь, не меняя выражение закаменевшего лица. – Ведь так?

Раненый молчал, и было непонятно, слышал ли он слова Людолова вообще.

– Говорить – можешь?

Вновь ответом ему было молчание, и тогда Нелюдь, неуловимо-быстрым движением ткнул пальцем в обожжённую рану.

– А-а, сволочь! – не удержал крика раненый.

– Значит, слышишь, и говорить можешь, – констатировал факт княжий слуга. – Врать я тебе не стану – ты умрешь. Умрешь сегодня – без разницы скажешь ли ты мне что-то или нет. Но в твоих силах сделать выбор, какой будет эта смерть. Быстрая и безболезненная – это я тебе обещаю, убивать быстро я умею – ты даже почувствовать ничего не успеешь – просто заснешь и не проснешься…А можешь погеройствовать – и тогда перед смертью ты сполна прочувствуешь боль, о которой тебе даже не приходилось слышать – это я тебе тоже обещаю. Я это умею, и на выдумки-затеи – я горазд. Лично я бы предпочел первый вариант, ибо у меня мало времени, а ты и так сегодня получил сполна, так что и умереть спокойно – не грех.

Людолов помолчал, давая раненому время обдумать все и взвесить.

– И каким будет твой ответ?

– Иди нахер, – ответил пленник слабым голосом, немного споткнувшись на последнем слове, но взяв себя в руки, договорил. – Иди нахер, пес княжий. Чтоб ты сдох.

Разбойник попытался улыбнуться, но у него из-за большой потери крови, вышло это не очень.

– Мне жаль, – покивал головой людолов, не меняя выражения лица. – Жаль. Но не тебя. Мне жаль, что у меня так мало времени, не то я бы показал тебе ад, как говорят наши друзья христиане.

– Ты… Слишком много болтаешь, людолов, – прохрипел раненный и плюнул кровью в людолова. Вернее, попытался плюнуть, но кровавый ком повис у него в бороде. – Язык у тебя как помело! Ясно почему тебя так ценит… Так ценит кн… князь. Языком в жопе его – шуруешь.

Он вновь попытался улыбнуться, и на сей раз Нелюдь ответил ему улыбкой на улыбку.

– Хорошая попытка. Рассчитывал, что разозлюсь и убью, да? Ну, чтож – мое тебе уважение – не каждый из тех, кого видел в таком положении, вел себя так же. Будем считать, что поговорили!

Людолов ухватил охнувшего разбойника за раненную ногу и рывком подтащил к себе.

– У! Меня! Нет! Времени! На! Игры! – затрещала ткань.

– Что, что ты делаешь?!

– Догадайся сам!

Людолов уже не слушал – пинком он перевернул врага на грудь – положил ногу пленника так, чтобы пятка смотрела точно в потолок.