Павел Мамонтов - Людолов. Мужи Великого Князя

Она словно не слышала – сильные чужие руки держали крепко. Василиса билась, царапалась, кусалась – ей говорили что-то успокаивающее, она не могла разобрать что именно, но далеко не сразу до нее дошло кто перед ней.

От людолова пахло кровью, псиной, костром и дымом, и она, сама не понимая, что делает, крепко прильнула к нему, вдохнув полной грудью эту ядреную смесь ароматов. Нет и не было ничего слаще этого аромата – аромата жизни. Пусть и с ядреным душком. Лют удивленно хрюкнул, замерев, но, не отстраняясь, а она жадно вжалась, почти вгрызлась своими губами в его губы. Его вялые попытки сопротивляться быстро сошли на нет, под ее напором, и чудище великого князя киевского, вдруг, ответило на ее ласки с такой страстью и прирыком, что она, вконец потеряв голову, сама начала помогать ему и себе избавляться от одежды.

– Нет-нет-нет – нельзя! Потом жалеть будешь! – пытался еще он как-то все остановить, пытаясь взять над собой и ей контроль, но контроль неуловимо ускользал все дальше и дальше. Да что там – он ускользнул сразу же.

– Можно, – шепнула она.

– Моя княжна! Я ее…

– Я твоя княжна! Я буду хоть кем сейчас для тебя. Кем захочешь, – с жаром шептала она, прижимаясь к нему своим горячим, молодым обнаженным телом.

– Ты не хочешь меня. Ты просто…

– Ошибаешься! Очень хочу. Очень!

А дальше было еще одно безумие – достойное продолжение безумной ночи.

– Василиса…

– Молчи! Просто – молчи!

6 глава.

Здесь не было солнца, лишь вечная тень и сумрак. Что-то большое рокотало в дали, поднимая столбы пыли и каких-то обломков. Он привычно втянул воздух, пытаясь понять предупреждения, о которых тот мог ему поведать, но воздух казался предательски-чистым. Густой непроглядный мрак клубился неподалеку, и в нем чудилось движение. Точно! Из непроглядной тьмы выступали темные призрачные фигуры, медленно двигаясь в его сторону. Волосы на загривке встопорщились – он предостерегающе грозно зарычал. Фигуры остановились, но одна, самая небольшая, продолжила медленно плыть к нему. Что-то знакомое было в ее очертаниях, он силился понять, что же, когда горизонт дрогнул от рева, а мрак вдруг поднялся до небес.

На широком ложе из медвежьих шкур человек с могучей фигурой атлета, метался с жалобным стоном в поту, рыча и силясь, проснутся, а маленькая хрупкая, перепуганная женщина пыталась его разбудить, вновь и вновь шлепая своей тонкой ладошкой по широкому бородатому лицу. Безрезультатно – мужчина извивался на ложе, весь в холодном поту. Его выгибало дугой так, будто он вот-вот взлетит над шкурами ввысь, вопреки всем законам мироустройства – в отчаянии она навалилась на него всем весом, прижимая к ложу, зовя по имени в голос, но и это не помогало. Он корчился так, словно его рвали сотни ртов и сотни когтей. По крупному телу мужчины бежали судороги и мурашки размером с орех – он корчился еще какое-то время, а потом замер, как убитый. Тяжело дыша от пережитого за ночь, она еще какое-то время наблюдала за ним, но его дыхание теперь было ровным, успокаивающе-мирным… До самого утра.

Утро, не смотря на кровавую ночь, не было мрачным и тяжелым. Наскоро поев и взяв с собой еды в дорогу людолов, готовился к отбытию. Могучий, организм обладал куда большей прочностью, чем обычный человеческий, но огромные мышцы требовали много еды. Три раны, которые он получил – зарубцуются уже сегодня, так что совсем не будут мешать, а через неделю – от них останутся лишь незначительные шрамы. Мелкие царапины и синяки – не в счет – их не стало уже после завтрака – на такое он просто не обращал своего внимания.

Не говоря ни слова после обильного завтрака, он отвел Василису в конюшню и передал ей повод уже взнузданной кобылки из его заводных.

– Она же твоя?

– Она мне надоела, – не глядя на нее мягко возразил он. – Там полные сумы еды – тебе на дорогу хватит с лихвой. И серебра немного – все, что было на татях, побитых ночью. Не спорь – тебе надо отсюда уезжать, и быстро.

– Лют?

– Что?

Она взяла его лицо в свои ладони и повернула к себе, так чтобы он смотрел ей в глаза.

– В тебе смущения больше, чем во мне из-за того, что было.

Он ухмыльнулся своей подергивающейся ухмылкой, блеснув глазами – явно пугал.

– Скажешь тоже, девка. Скачи, пока не передумал! Немедля! Видишь – люди разъезжаются? И тебе б стоило. Сейчас. У этих поблизости – и друзья могут быть.

– А с тобой нельзя?

– Со мной сейчас опасно – ужель не поняла? Собственно, со мной опасно всегда. Езжай, не дури, Васса – тебе такое не нужно.

Она склонила голову на широченную грудь своего нечаянного любовника, а потом, что-то решив, поцеловала его в сухие губы, и повела кобылу наружу.

– Ты лучше, чем о тебе думают, людолов! – сказала она на прощание, уже из седла. – И лучше, чем о себе думаешь сам! Бог даст – увидимся!

Она стукнула пятками кобылу в бока и та, повинуясь ее воле, поскакала прочь через открытые ворота, в поле и лес. Людолов долго смотрел ей в след в глубоком раздумье. Очень долго, и никто в это момент, даже любопытствующая стража, не смела, посмотреть в его страшное лицо.

***

– Ну вот – теперь мы снова вдвоем, – заключил людолов с грустной улыбкой непонятно кому – толи коню, толи голове Вольга, толи для самого себя.

Седельная сумка продолжала тихонько позвякивать, подпруга скрипела, отрубленная голова в мешке неспешно покачивалась. Бес рысил по тракту без понуканий хозяина, не мешая его думам. Людолов склонил голову, прикрытую капюшоном и, казалось, дремал, но чуткий слух привычно отслеживал каждый подозрительный звук, будь то шорох листвы или скрип оттягиваемой тетивы. Эта привычка не раз спасала ему жизнь, и княжий охотник был абсолютно уверен, что никто к нему незамеченным не подберётся.

Впрочем, теперь эту самую опасность Людолов, после вчерашних откровений, чуял с самого выезда из таверны. Её запашок витал в воздухе, всё гуще и осязаемее. Незримым напряжением крался за ним, но как ни старался охотник прогнать дурные мысли, источник напряжения он найти не мог. Лес и сам тракт были чисты, говорили слух, зрение и обоняние.

Несколько часов спокойной езды и вовсе его расслабили. Когда-то его учили, что ни в коем случае нельзя показывать, что обнаружил засаду. А если засаду не обнаружил – тем более, кажись совсем расхлябанным и беззащитным. Тем неожиданное будет для врага твой отпор – именно так он и поступал.

Людолов улыбнулся, откинувшись в седле, хотя внутренне был собран словно для прыжка. Это была привычная работа опытного, матерого хищника. Сделать из себя приманку, живца по, должно быть, самой древней уловке пращуров. Древней, но по-прежнему действенной. Охотник бросается на добычу, будучи абсолютно уверенным, что она от него никуда не денется. И тут добыча самая оборачивается охотником, а всё вокруг превращается в её капкан. Хлоп! И нет охотника. Подлость, коварность, бесчестие – вот чем считали в Киеве такой его подход. Говорят, в детинце его многие не любили за это. Плевать! Это гридням в поле полевать, здравицы орать, да угощенье княжье жрать – в этом всем они, спора нет, горазды. А у людолова своё дело, и еще неизвестно – чье опаснее, да кто князю больше пользы приносит!