Павел Мамонтов - Людолов. Мужи Великого Князя

Вновь только тишина. Волк продолжил:

– Мое слово – вам порука. Поклянусь на крови, ежель надо. Отпустите моих людей – я останусь залогом моих слов. А нет – зачем проливать кровь еще? Давайте решим дело поединком? Я сам готов выступить против любого вами выставленного воя.

Из кустов слева вылетел «ответ» и упал к ногам атамана, пролетев добрых два десятка саженей. Отрубленная голова старого ватажника Борчи…

– Я отлично знаю цену твоему слову, Волк, – густой мощный голос, казалось, донесся отовсюду. – Мало того – я лично в нем убеждался, глядя на порубанных, изуродованных тобой и твоими людьми, селян.

– И что?

– Людей губишь как моровая язва. И последнее – отбираешь, ровно паук ненасытный.

– Людей? Так разве то – люди? Им положено пахать и платить сильным. Таким как мы. А если бунтуют – им нужно напоминать положение дел. Так делают все бояре и князья!

– Вот только ты – не князь и не боярин, – прозвучало язвительно. – И за свои злодеяния – ты сегодня уйдешь с этой поляны не на своих ногах. И – не полностью.

Буйная кровь взыграла в жилах старого атамана – он уже давно привык смотреть в глаза смерти, такое уж у него ремесло и жизнь, и просто так его – не запугать!

– Пес! Сучий потрох! Ты смеешь мне грозить? Ты – трус, стреляющий в спины из кустов! Клянусь Перуном – сколько бы вас не было – так просто вы нас не возьмете, и я еще упьюсь вашей кровью!

– Он там один, – ровным голосом поправил старый ватажник Звень. – Один, матерый вой* 1 1 Вой – воин (древнеруск.) , что навострил множество ловушек и заманил нас в них как глупых уток.

– Один? Не может быть! – не поверил один из ватажников.

– Один, – повторил Илдей следом за Звенем. – Просто шакал очень хорошо подготовился. И все время на шаг впереди нас…

Уловив новый шорох в тех же дебрях, печенег, послал на движение разом три стрелы.

– Почти попал, – прорычал голос, но уже из другого места. – Ты хороший стрелок, сын хана.

– Хорошим я бы был, если бы уложил тебя!

Зловещий смешок был ему ответом.

– Это далеко не так просто, степняк. Поверь.

Вновь стрелы сорвались с тетивы тугого степного лука.

– Я предлагаю тебе уходить, Илдей, сын Талмата. Я не за тобой пришел.

– Зато я – теперь уже охочусь за тобой. И, клянусь Тенгри, теперь я тебя никогда в покое не оставлю. Тебя, твою семью, твоих друзей.

– Очень глупо мне говорить такое – я могу пожелать того же с твоими близкими.

– Попробуй. Лучше сам сейчас уходи. Пока еще можешь. Эти люди – мои друзья и под моей защитой.

– Ты их не спасешь. А делить нам с тобой – нечего. Ты мне не нужен.

Теперь уже усмехнулся степняк.

– А ты – шутник. Боишься схватиться с баатуром?

Из дебрей выпорхнула стрела – Илдей лишь чуть отклонил голову, пропуская ее мимо.

– Уходи, степняк. Последнее предупреждение. Обними своих жен, поживи еще пару лет – твоя голова стоит недорого. Сейчас. Потом будем воевать. Я не хочу убивать тебя.

– Это тоже не так просто, – самодовольно похвастался Илдей, ловя каждое движение в вокруг, каждый шорох травы и кустов.

На сей раз ответом были два арбалетных болта. Увернуться от них было нелегко – практически невозможно, даже такому великолепному воину как Илдей. Но ему и не пришлось – оба болта летели не в него – и на свете стало еще на одного ватажника меньше. Звень, глухо матерясь, хватал скользкое от крови оперение болта, ушедшего на всю длину ему в плечо и пришпилившего его к дереву.

– Слышишь? Эй? – проревел Волк, закрываясь щитом. – Слышишь? Пусть уйдет хоть мальчишка! Он – ни в чем не виноват. В разбое – не участвовал никогда, никого не убивал и не пытал. Слышишь?

Враг не подавал признаков жизни – ни шороха, ни треска.

– Отпусти его? Ну?

– С чего ты решил, что он его отпустит? – ехидно осведомился степняк. – Я бы на его месте не отпускал. Сопляк – запомнит. А когда вырастит – может отомстить.

– Если шакал один – то это людолов. За мою голову назначена награда, и большая. Князю нужна моя голова, а не его. Его голова – ничего не стоит для князя. Как и твоя.

– Людолов? – степняк прицокнул языком, пробуя на вкус новое для него слово. Но атаман уже не обращал на него внимания.

– Слышишь, ты? Ну? Мальченке всего тринадцать – он еще не успел ничего натворить.

– Чего же ты так о нем печешься? – нарушил тишину неведомый убийца. – Думаешь, замолишь этим все свои грешки? От них в аду все черти разбегаться будут, не юли!

– Это сын моей сестры. Я его выкрал у нее, когда увидел, в какой нужде живут. Отпусти хлопца – и я никуда не уйду.

Лес вновь был беззвучен, словно выжидал.

– Тебе он ни к чему – отпусти его. Слышишь?

– Добро. Пусть уходит.

Волк повернулся к степняку.

–Уводи его к нашим. Там знают, что делать.

– Я останусь.

– Нет! Уводи его. И возвращайся. Коли паду – переройте весь лес, но эту погань – найдите. Ватажников – точно хватит. Не медли!

– Дядя чего это я должен уходить? Я не пойду! – заартачился молодой ватажник.

– Нишкни, щеня! Пшел домой – к мамке! И чтоб духу твоего не было здеся сей же час!

Печенег думал, склонив голову на бок, отчего его странные для славянского глаза длинные черные косы рассыпались, опустившись ниже пояса. Коротко кивнул, и атаман обрадованно крикнул.

– Не стреляй! Они – уходят.

Лес хранил гробовое молчание. Никто не стрелял по отделившимся от дерева людям – никогда вышли на середину поляны, никогда шли по тропе, пока не скрылись из виду. Казалось, враг ушел, оставив старого атамана одного. Одна стрела – всего одна, легкая, бесшумная была послана вослед ушедшим, когда они уже были очень далеко. Послана твердой рукой, точным глазом, но на Удачу – и сегодня госпожа была явно не на стороне разбойников. Стреле досталась жертва и кровь пролилась. Но старый разбойник уже не мог этого видеть – он готовился к своему бою на смерть.

Волк отбросил в сторону арбалет, стянул через голову рубаху, оставшись по пояс голым. Вытянул хазарский меч в правую руку, в левую взял длинный широкий кинжал.

– Ну? Ну, вот он я, ты же за мной шел? – атаман тряхнул мечом, пробуя кисть для боя.

– Выходи – один я! Аль ты только в спины стрелять горазд?

И вновь тишина ему была ответом.

– Где ты, тварь? Где? Выходи! Вот он я! Я тебе нужен – приди и возьми, мразь!

Волк вышел на середину поляны. Он провернул руку с саблей – клинок свистнул в воздухе как живой.

– Ну? Выходи? Витязь ты аль нет? Вот он я – здеся! Выходи, пес княжий! Трус, падаль, сукин сын! Вот он я! Ко мне шавка! Ко мне тварь, мразь, сука!

Атаман вошел в раж, глаза налились кровью – он уже попрощался с жизнью и был готов к смерти. Такие люди всегда намного-намного опаснее тех, кто хоть немного рассчитывают выжить. Но вступать в поединок – не входило в планы его противника. Враг уважил храброго разбойника – он позволил на себя взглянуть, поднявшись из густой травы на краю поляны, в двадцати шагах от атамана. Волк вздрогнул от внезапного появления людолова, совсем ни оттуда, откуда ждал, да еще и так близко от себя. Он лишь успел взглянуть в глаза своей смерти – долей секунды позже арбалетный болт пробил его храброе и жестокое сердце.