Дон Арк - Остатки страха

То были тела родителей Беатрис… Обгоревшие, обугленные, скривившиеся в гримасе боли и ужаса, они лежали на траве, сцепив то, что было когда-то руками.

Я понимал, что сожгли их не в том же месте, где они лежали. Трава там была изумрудной, затоптанной, но не подожженной.

Отерев рукавом грязной кофты слезинки, катившиеся по щекам, я прыгнул… Но не долетел. Тысячи наэлектризованных игл проткнули меня, после чего, словно я прыгнул на батут или пружину, меня отбросило в дверь.

Если бы этим все закончилось, я просто заплакал бы и лишний раз пожалел себя, однако, как только спина моя ударилась о деревянное полотно двери, беззвучная молния пронзила меня, и я, разве что не дымясь от такой дозы тока, плавно осел на пол. Сил больше ни на что не было.

Запах жареного мяса (тогда я понимал, что то было мясо человеческое) долетало до моего носа и проскальзывало в широкие ноздри.

Я заснул.

Пожалуй, за те несколько дней я спал больше часов, чем за всю жизнь до означенных событий. Сны больше не снились – наверное, они и не нужны были мне вовсе. Я находился во мраке, оставаясь при том где-то между миром покоя и реальностью. Я слышал голоса, но далекие, больше походившие на дуновения ветра. Я слышал чьи-то шаги, причем они раздавались так близко, что несколько раз я решил, что нужно подняться. Но было больно, и потому я оставался лежать в прежнем положении, не шевелив даже пальцем.

Когда я в очередной раз пробудился, на улице светило солнце. Я все еще с трудом мог двигаться и принимать какие бы то ни было решения, однако поднялся на ноги и прошел в кухню.

Страдания страданиями, но мне хотелось есть, а еще больше хотелось пить. Кран не выдал мне ни единой капли воды. Постояв с минуту и про себя обругав весь белый свет (если честно, самые жуткие слова были мысленно обращены к крану), я поплелся к столу. В графине воды не было.

И далее – ванная комната, спальня Гоул, комната Беатрис, разве что не подвал – нигде не было воды. В подвал мне очень не хотелось лезть.

Тогда я решил поесть. Холодильник был пуст, из него тянулся запах чего-то тухлого – вполне вероятно, что тухлых яиц. С отвращением я захлопнул дверцу холодильника и опустился на рядом стоявший стул. Задница болела так сильно, что я поскорее поднялся и оперся о стол.

Все это казалось чем-то недействительным, до дрожи пугавшим. Я стоял, потирая ладонью то одну, то другую ягодицы, и пытался думать о том, где бы достать еды и воды.

Подвал. Оставался только подвал. Темный, в котором железным ржавым языком стояла лестница, подвал.

«Что ж, – подумал я, – там хотя бы прохладнее, чем здесь». Жара, наверное, в тот день достигла своего пика. Градусов сто по Фаренгейту [18] Приблизительно 38 ℃. или около того. Вся моя одежда была мокрой от пота, и потому общее мое ощущение, сложившееся в те дни, можно кратко охарактеризовать так: дерьмовое.

Когда я поднимал люк, мои колени согнулись и мне показалось, что я упаду. Но я не упал, а лишь два раза покачнулся и, пристроив люк у рядом стоявшего кресла, согнулся пополам. Неплохо для человека, который не ощущал собственных рук и ног.

Я присел на краешек пола и опустил казавшиеся не моими ноги в темноту. Запахи гнивших овощей, прогнивших в сырости деревянных ящиков, а также крысиных экскрементов – все это бросилось в мои ноздри, и я отпрянул.

– О Боже! – воскликнул я, прикрывая рукой нос.

В те дни я стал настолько чувствительным к запахам, что даже запах гнивших овощей (не такой резкий и не такой мерзкий, как, допустим, запах гниения человеческой плоти) заставил меня усомниться в идее попасть в подвал.

В какой-то книге я читал, что в подобном случае нужно просто начать учащенно дышать. Я вдохнул глоток воздуха, после чего резко выдохнул, ощутил с тем выдохом, как некая иголка скользнула под кожей от самой головы до ступней ног, и повторил упражнение – если так можно назвать тот бред, на который я угробил несколько минут.

Я вдруг понял, что спускаться в подвал без того, что в привычной для себя жизни я назвал бы «страховкой», просто нельзя. Раз эти говнюки умудрились наэлектризовать входную дверь и окна, значит, под лестницей они установили сжигающий плоть лазер. И тот будет реагировать на любое движение ниже означенной линии.

Что ж, мило.

К тому же я до жути боялся крыс, этих пищащих с острыми зубками существ. Привыкшие к темноте, они способны на многое, даже на… съедение человека.

Вы, наверное, слышали об историях, когда человек засыпал в каком-нибудь уединенном местечке (да даже в своей новой квартире, к которой как презент от продавца прилагались грызуны!), а наутро просыпался без носа, или мочки уха, или всего уха, или пальца ноги… Да чего угодно! И ведь, пока спал, ничего не ощутил. Или можно вспомнить мистера Томпсона, которого крысы убили (именно убили) заживо, но о том случае чуть позже.

Потому-то я всегда и боялся засыпать в незнакомых для меня местах.

Сидеть и бояться можно было долго, но я, уже порядком обессилев от голода, решился взять волю в кулак и спуститься вниз. Никакой «страховки» я не придумал. Веревок в доме я не видел, а делать подобное из тряпок и простыней не желал – слишком уж много сил и времени, которых у меня итак не было, ушло бы на это.

И я сказал себе: «Тогда уж лучше бы сдохнуть! Черт с ним!»

Только я дотронулся ногой до первой сверху металлической ступени, как вся лестница словно пошатнулась и снизу раздался такой громкий писк, что я невольно дернул ногу назад, уже воображая себе, как, если б нога осталась на ступени, на нее запрыгнула полчища крыс.

Я попробовал второй раз.

Медленно опустив ногу на первую сверху ступень, я сделал вдох-выдох – скриииип – и поставил вторую. Ниииииэээээ. Теперь нужно было поднять пятую точку. «Какая хорошенькая попочка у моего мальчика», – вспомнились мне слова мамы десятилетней давности, когда мы мерили новые брюки, в которых я потом пошел в школу. И да, жопа у меня тогда была узкая!

Все мое тело дрожало. Мало того, что дрожали руки и даже, казалось мне тогда, ягодицы, особенно ужасно было то, что дрожали ноги. Несколько раз мне приходилось ощущать на себе то, что называется тяготением. Меня словно хватал за ноги воздух подвала и пытался стащить с лестницы вниз… вниз. Жуткий скрип, после которого доносился из темноты не менее жуткий писк десятков тварей, раздражал мои барабанные перепонки, из-за чего в какой-то момент у меня даже возникло желание подняться обратно наверх, взять какую-нибудь тряпку и заткнуть ею уши!

Но половина лестницы была преодолена, потому спускаться дальше было просто необходимо.

Отец, с которым у меня никогда не было более-менее хороших отношений, несколько раз говорил мне: «Если ты начал путь, значит, иди до конца, иначе зачем ты вообще начинал его?». Пожалуй, это единственный урок, который он дал мне за те семнадцать лет моей жизни. Он много говорил, но – или он был пустословом, или я был плохим слушателем – я дословно запомнил только это.