Рахиль Гуревич - Адгезийская комедия

Мы ехали в Веретенец рано утром в субботу. Я, мама, дядя Вася и наши вещи. Дяде Васе надо было успеть на работу, заступить на смену до девяти.

− Ты будешь в защитном костюме, дядя Вась? Как космонавт? – спросила я по дороге.

− Нет. Я – нет. Смысл, когда вся подстанция уже переболела? Смысла нет. Я и маску-то на работе ни разу не надел.

− А врачи?

− Фельдшера все в защите, но защиту оставляют с больными в салоне, а со мной в обычной одежде.

− Значит ты переболел и больше не болеешь?

− Нет конечно. Но нам, всем работникам, и не ставят корону, у всех двусторонняя пневмония…

Дорога свободная, солнце встало совсем недавно, облака, похожие на цветную сахарную вату напоминали о беззаботном детстве, когда веришь в сказку, а не в какой-нибудь несуществующий сглаз. Шли самые длинные дни лета, скоро дни начнут потихоньку сокращаться, дело повернётся к зиме, в августе, когда мы будем гулять с Кириллом по лагерю и целоваться, темнеть будет уже часов после девяти, что нам будет только на руку. Я про дни и не знала раньше, ну не обращала внимание: светло – ну и ладно, темно – хуже конечно, но главное в пустынные места не попадать. Но у нас такой физик в школе, злоироничный. Он поздравлял нас с новым годом за неделю до тридцать первого, именно тогда начинался год астрономический. Физик в этот день весь из себя такой праздничный и новогодний, а когда его поздравляли перед каникулами, говорил: «Да какой новый год, он неделю назад был». В самый короткий день зверь-физик ради праздника согласился ещё на день оттянуть долги по домашкам. Он рассказывал о том, что Галилей лицемерно поклялся инквизиции, что земля не вертится, а потом французский физик со смешным именем Фуко доказал своим маятником, что всё: земля точно вертится. Я смотрела на солнце, качающееся, как по волнам по верхушкам деревьев. Лес то чернел, то светлел − подмигивал именно мне, сосны под светом напоминали пики. Впереди темнел горизонт. Инквизиция уверяла: солнце крутится вокруг Земли. И я поняла этих жестоких средневековых карателей. Мне казалось, что солнце убегает, что я еду в противоположную от света сторону, еду из мира здравствуй-рассвет в царство ещё-тень по панцирю гигантской черепахи…

Напоминание 1. Ряба и юбка

Я вдруг вспомнила случай из началки. В нашем классе училась Соня Рябкова, Ряба-баба. Она пришла в начале года в третий класс. Она реально была похожа на курицу из-за длинного острого носа, но на такую хищную курицу. Однажды я шла из бассейна (от бассейна до нашей школы метров сто), а Рябу-бабу забрали видно из гпд родители. Я поразилась, какая у Рябковой красотка-мать, с длинными кудрявыми волосами. Да и отец спортивный такой. Ряба шла между родителями, я плелась позади, они не знали, что я иду за ними. Я думала: как её любят. Ей реально не разрешали переходить дорогу к магазинам, но это я потом узнала. Ряба была ну совсем не похожа на нас, её отдали в нашу школу, кста, тоже из бассейна. Она ходила в бассейне на абонемент и на индивидуальные занятия, её почему-то важен был бассейн до такой степени, что пришлось учиться в нашем глупом классе. Она писала сочинения в стихах, болтала по-английски с учителем, а когда мы не подружились, но стали общаться, ближе к зиме, она рассказала мне, что дома она говорит с бабушкой и мамой по-французски. Ну вроде такая семья аристократов.

Не помню точно, как всё произошло. На перемене нас выгнали из класса в рекреацию, чтобы класс проветрить. Мы, часть девчонок, сидели на полу у стены рядом с кабинетом, многие девчонки играли в стеночки и догонялки, перебегали по коридору от стены к стене. И Рябкова бегала с Лифановой. Ну все их звали Ряба-баба и Лифа. Все девочки в этот день надели школьные сарафаны с клетчатыми юбками и белые блузки – нас должны были фотографировать. И я подумала: вот как пить дать, сейчас учительница поставит рядом с собой для фотки Рябу-бабу. И тогда я, наблюдая за юбками девочек, надувавшимися колоколом, подумала: а прикольно будет, если юбку Рябе задрать. Ну вот просто ради смеха. И я подбежала к Рябе, схватила край юбки и задрала, вроде как в игре. Лифа заметила, рассмеялась и тоже задрала Рябе юбку. И, сама не знаю, как так вышло, но все девчонки стали подбегать и задирать Рябе юбку. Ну − шуточки. Я вернулась к стене, сидела и наблюдала, а Рябу всё мучили. Тогда Ряба начала толкаться и пихаться. По-моему она даже не видела, кто её первый обидел, она же неповоротливая, Ряба эта, стала наезжать на Лифу. В общем, они разбираются, а кто-нибудь, нет-нет, да подбежит и поднимет её подол. Очень смешно. Ряба расплакалась, на фото она стоит вся опухшая, и, понятно, не рядом с учительницей. А рядом с учительницей отгадайте кто стоит? Вечером учительница позвонила маме – родители-то Рябы подняли скандал. Учительница рассказала маме всё, а мама ответила:

− Вы знаете, Александра Петровна, моя дочка не могла так себя вести.

И мне стало стыдно. В конце года все эти игрища закончились плохо, и снова когда все были в парадной форме, чтобы стоять и поздравлять одиннадцатиклассников в живом коридоре. В этот день все носились просто как очумелые после того, как впихнули цветы этим одиннадцатиклассникам и возвращались в класс, играли в салки-прилипалы, пихались. Что произошло, я даже не видела, кажется Лифа, толкаясь, наступила на ногу Рябе, или Ряба сама споткнулась, не знаю. Она упала на ногу и заревела… Рябу тащили в медпункт два учителя – обж-шник и географ. Они встали рядом, водрузили Рябкову себе на плечи – юбка кончено же задралась, но всем было наплевать на юбку, когда белые колготки розовели в районе щиколотки. Открытый перелом. У меня до сих пор перед глазами эта картина: два учителя несут Рябу, сидящую у них на плечах и заливающуюся слезами от боли и испуга, а белые колготки краснеют и краснеют. Я поехала к Рябе в больницу. Сама позвонила её бабушке на городской и узнала адрес, всё сама. Я посидела с Рябой в палате, мы мило общались, я – мастер очаровывать. Ряба смотрела на меня такими глазами, полными бездонного страдания… Она не вернулась к нам в класс на следующий год. Мама после видела Рябу на детском канале по телику. Ряба, подросшая и похорошевшая, сидела там среди других детей за столом. На столе стоял самовар, дети слушали кого-то великого и задавали умные вопросы про творчество.

− Ничего удивительного, − скуксилась я, − у Рябковой мама – режиссёр документального кино.

− А, ну тогда понятно, − сказала мама и снова расстроилась, как тогда, когда позвонила учительница. Мама всегда расстраивалась, когда кто-то по знакомству.

Я не вспоминала случай с юбкой много лет; как тащили Рябу вспоминала часто, это был мой непроходящий кошмар. Но почему-то сейчас, по дороге в Веретенец, всплыла юбка, она всё задиралась, я даже как будто слышала голоса и насмешки в рекреации…