Рахиль Гуревич - Адгезийская комедия

Он прошелестел мимо стола и сел напротив окна. Кирилл! Собственной персоной. Я тоже села на диване, облокотившись на задник, подложив под спину подушку.

− Как ты вошёл сюда?

− Так дверь не закрыта.

И я поверила, даже не сомневалась, только удивилась: вроде бы закрывала.

− Странно.

− Ты с головой вообще не дружишь. Ты снаружи ключ оставила, глупая, − Кирилл сказал это таким добрым голосом.

− А как ты узнал, где я сейчас?

− Ну знаешь, любовь не знает преград.

− Спасибо! – Вы не представляете, как я была счастлива. Вот так Кирилл, нашёл меня!

− Конечно я тебя нашёл, естественно. Я хочу сказать, что пришёл с тобой попрощаться.

− Ты уезжаешь?

− Да я уезжаю.

− Далеко? − (Бабушка в детстве предупреждала, что нельзя спрашивать «куда?», надо спрашивать «далеко ли?»)

− Мальвина! Я уезжаю просто домой. Ты предпочла меня другому. – Я не удивилась тогда пафосу, но позже, вспоминая, именно из-за этой фразы, громоздкой и тяжёлой, несмотря на краткость, я засомневалась: а Кирилл ли передо мной. Но в тот момент сомнение длилось четверть секи – поверила как дурочка.

− Кирилл! Я тебя никому не предпочла. Я люблю только тебя. Очень давно. Я так мучаюсь.

− Рассказывай, − лицо Кирилла освещалось лампой. Он был красив как никогда. У него были мелкие желтоватые зубы – единственный изъян. Но сейчас и зубы поблёскивали; он был божественен в своей белой обтягивающей брендовой футболке (Киря носил только белые), он так грустно улыбался. Я аж прослезилась. – Ври больше. Ты сегодня весь день провела с этим спинистом-гигантом.

− Да что ты! Он просто недалеко…

− Просто недалеко у вас зашло в первый раз, − перебил меня Кирилл. – Думаешь, не знаю, как радовалась, как мысленно прыгала от счастья? Я всё знаю!

− Неправда!

Я удивилась: Кирилл так много говорит, он же в основном молчал, а если говорил, то о плавании, об остальном ёмко и метко, со злой иронией. В плавании же каждый сам за себя, в юниорах борется уже не с соперниками, а с таблицей разрядов. В плавании много дисциплин, каждый считает свою дистанцию и свой стиль самым крутым, а остальных с их стилями и с их дистанциями принимает спокойно, опосредованно. Нет пловцов сильных во всём. Неужели он приревновал?

− Как ты его не послала-то? Он тебе втирал разную фигню, а ты уши развесила, смирилась. Да: он мастера взял, но призы никогда не потянет, вот и тебя за тобой тащит… А как он зимой снеговиков-то дубасил? Вот умора-то! Вот герой!

− Извини, Кирилл. Такого больше не повторится. Я очень и очень хочу с тобой быть. Хочешь, я поклянусь? – эти слова вырвались сами собой, помимо воли. «Поклянусь» – слово-то какое дикое, из страшных сказок.

− Рассказывай. Предавший один раз, предаст и во второй. Прогонишь, перестанешь общаться, тогда видно будет.

− Но мы с детства, он мой друг…

− Ну всё, прощай тогда.

− Подожди Кирилл! Не уходи! Не бросай меня! Подойди! Обними меня, пожалуйста.

− Лучше ты ко мне. А то… Как-то неудобно вот так сразу, ну же…

Я встала – между диваном и столом совсем узкий проход. Я наткнулась на Сенин короб с перфоратором − он привёз инструмент… Кирилл сидел и загадочно улыбался, он смотрел на меня с безумной любовью, с неземным обожание и … пропал! Я осталась стоять растерянная. Я злилась так же, как тогда, когда я стала открывать окно на кухне, увидев тролля за окном, мама меня остановила, и я злилась…

Очнулась я на диване под пледом, лампа не горела, за окном не брезжил, а накатывал рассвет… То был сон! Сон! Я лежала и приходила в себя, с меня катился пот. А где сквозняк-то? Откуда духота? Я лежала как парализованная, как полоумная, и счастливо улыбалась. Я думала: надо сказать Сене, чтобы больше не приезжал, надо вернуть инструменты, поблагодарить и вернуть. Сеня! не надо приезжать, а Кирилл, Кирилл… он мой! Мой навсегда!

− Ты почему мою швабру выкинула, а? – на месте, где сидел Кирилл, возникла тень, загораживая слабый рассвет. Тень махала руками-мельницами. – Где моя швабра, отвечай!

− Зинаида Алексеевна, здравствуйте! – обрадовалась я. − А мне сказали, вы умерли.

− Я умерла тринадцатого июля, а сейчас июнь, слава богу!

− Я то же самое её спросила: в этом году?, а она: в прошлом.

− Кто? – Зинаида Алексеевна встала и поставила руки в боки.

− Так жена вашего внука. Дох… То есть Катя.

− Ой, Мальвина, такая милашка Катюша. И как она могла так ошибиться. Правнучка у меня маленькая, красотуля, правда же? Верещит, аж ужи закладывает. Вся в меня.

− Угу.

− Что с тобой произошло?

− В смысле?

− В свинарнике живёшь, посмотри! Холодильника нет, чай в комнате кипятишь, крошками всё засыпала, а я между прочим босикоо-ом, босико-ом-м-м. – Она страшно замычала, как корова, я успела подумать, что соседи снизу точно сейчас прибегут. Зина пошла в обход, мимо стены, встала у меня в изголовье:

− Швабру гони, дрянь такая! Очистила угол!

− Так я думала – хлам.

− Это ты, дрянь, хлам!

− Сейчас, сейчас, я сама переживала честно, случайно вышло.

− Ладно врать-то! Поставила пластиковую хрень и думаешь отвяжешься теперь? А ну…

Она схватила меня за шкирку, я впилась руками в её руку, но Зинаида Алексеевна, несмотря на преклонный возраст, оказалась сильнее – она меня вытащила с дивана, футболка на мне треснула. Я взбесилась и стала бороться, трясти Зинаиду Алексеевну за грудки (она была в своём самом красивом халате, из плотного шёлка, в розочку − халаты были её страстью). Я трясла и бормотала что-то вроде: ну вы совсем в деменции, что вам от меня надо, мы же всегда так хорошо… Я не смогла закончить своё бормотание, я получила удар такой силы, что упала на диван головой назад, хорошо, что спинка у дивана мягкая… Диван понятно перевернулся – один угол-то перевешивал, я скатилась на пол. Я лежала лицом вниз, схватилась за ножку стола, не успела даже очухаться, как злая соседка схватила меня за подмышки и поволокла к окну – там от спинки дивана до окна всего метр. Но как она пролезла в этот проход со своей жирной филейной частью?

− Открывай окна, − приказала она.

− Мотыльки…

− Ты русский язык сечёшь? Открывай, кому сказала!

Я покорно, послушно, аккуратно, без всякого страха открыла окно.

− Пошли, − Зинаида Алексеевна была уже за окном. И я послушно «вышла» за ней, мы облетели дом, причём она увиливала от веток, а я постоянно на них натыкивалась – я же впервые летала… Такое чувство, состояние… Парящее, лёгкое, как под водой, когда скользишь после техничного старта.

Мы приземлились на помойке.

− В строительный мусор выбросила?

− Д-да…

− Тебе повезло. Четыре дня не забирали мусор. Ищи швабру. Мою! Любименькую! Несчастненькую! Швабру!