Рахиль Гуревич - Адгезийская комедия

Бабушка говорила, что я буду взрослеть быстро, не успею оглянуться и стану главной среди русалок. Ещё бабушка говорила, что время как вода в реке: сначала течёт, а потом стоит и заболачивается, обрастая как кувшинками шрамами в душе и бородавками в мыслях. Я состарилась за эту весну как девочка из мульта про ходячий замок, я заболотилась. Чего только я не передумала, лёжа ночами, да и днями. Если честно, когда пандемию объявили, у меня просто случился шок. Я не могла себя заставить сесть и войти на урок. Я была полностью опустошена. К концу мая я попривыкла к трешу (даже беготня от полицаев стала развлекать), но я почувствовала, что не только физически, но и морально не смогу бороться теперь за злосчастные десятые. Я смирилась с тем, что не выполню мастера. И эта безысходность и осознание, что я проиграла прежде всего самой себе допандемийной, долбила и подтачивала меня ежесекундно, каждый миг. Когда разрешили выходить на улицу дальше ста метров от дома, меня это даже не обрадовало. Бассейн-то так и не открыли. Только пока что планировали.

Сейчас напишу самую личную главу. Собственно, почему я так отвязно ввязалась в эту авантюру с переездом в страшный и ужасный Веретенец. «Ввязалась в авантюру» – слова бабушки Гали, за это лето я много вспомнила её выражений, казалось бы забытых навсегда, но на самом деле полузабытых. Память всё лето играла со мной в странные шутки. До сих пор разная ерунда всплывает. Это всё, потому что я не плавала. Память стала барахтаться и выплывать, память научилась плавать лучше меня…

Летние лагеря и сборы делились у нас в спортшколе на бесплатные и платные.

Платные всегда были неплохие. И номера, и столовка, иногда больше похожая на ресторан. А вот в бесплатных всё было не очень. Иногда даже компот с варёными опарышами попадался. В один из таких бесплатных лагерей мы ездили почти каждый год, в основном одни и те же, то есть костяк бассейна, выезжающий на разные первенства, ну ещё там мелких брали самых перспективных. В этом лагере я влюбилась… Я тогда только-только выполнила первый взрослый и ходила гордая по лагерю и по бортику тоже − первый взрослый в одиннадцать лет не так чтобы прям у каждого. Но какими усилиями мне этот первый взрослый дался, я не говорила никому − повороты у меня тогда были не сильно резкие, я теряла преимущество на поворотах, по этой причине бассейн-полтинник мне больше подходил, чем наш бассейн-четвертак. Но я просто выгрызла как Сальников почти бессознательно касание и пришла первая в заплыве. Место в заплыве неважно по большому счёту, важно время. Но когда ты в своём бассейне первая среди тех, кто тремя годами старше – это тешит самолюбие, все в нутрии бассейна об этом вспоминают несколько дней, а некоторые помнят всю жизнь. Например, мамашки, следящие за всеми соперницами своих дочек. Тренер мой тоже обалдел и сказал задумчиво, что это заявка на будущую успешную карьеру.

В общем бортик в этом так-себе- лагере, ставшем родным, и там много было пловцов; бассейн был неплохой, но тёплый ужасно, без крыши как в платных лагерях. Ну и в конце всегда соревы, такие дружественные. И я удачно проплыла и снова выгрызла у старшей соперницы касание – то есть у меня всё уже было рассчитано до автоматизма, каждый гребок, и повезло, что я не выросла, поэтому вписалась в касание. И вот вызывают меня на награждение. А награждали не у бассейна, а на набережной, там линейки проходили, ненавижу их. А тут только наши спортотряды, и я в этот день была в духе. Обычно я злая и сосредоточенная. Трени − пахота, я постоянно пашу, на каждой трене, и потом анализирую состояние, результаты, ну спортсмены поймут, а остальным без толку объяснять. И как-то от сознания, что меня наградят на этой «водокачке» я в этот день поднялась не на морально-волевых, а в каком-то кураже, в радости. И ухо у меня в ту смену ни разу не заболело, и лоб не ломило от гайморита, что радовало, всё было в этот день на позитиве. Нас наградили. И я уже на пьедестале почувствовала на себе пристальный взгляд. У меня случалось и раньше так. Вдруг какой-то нервоз на ровном месте – значит, кто-то смотрит или кто-то обо мне болтает, прикрывшись чужими спинами. Я отогнала от себя подозрительные мысли, но они не отгонялись. Слезла с пьедестал медленнее, чем обычно, я в шлёпках была, сняла медаль, а сама смотрю: кто мог меня обсуждать, но так и не поняла. Наградили старших девочек, а дальше пацанов. И я забыла о своём неспокойствии, я хлопала в ладоши вместе со всеми − среди мелких кто-то наш третьим стал и среди средних тоже третье место наше… И тут, когда средних парней, то есть моих ровесников, награждали, я снова занервничала. И вдруг смотрю: парень, который первое место занял на сотке-батт, на меня смотрит! Прям с пьедестала. И я на него стала тоже смотреть. Просто так. И хлопала я не ему, а нашему Тёме Тараканову. Но получалось, что всем троим. А этому пацану, который на меня смотрел, ему прям улюлюкали и свистели – у них вообще спортшкола больше и сильнее, они в эстафете нас сделали.

Днём было море. Прекрасный почти день отдыха. А послезавтра уезжать. А вечером дискотека. И я пошла. Вообще-то я не ходила, ну или редко. Просто хотелось лишний раз полежать, подумать, отдохнуть. А на дискотеке всё Сеня меня приглашал, неудобно отказываться, но и танцевать с ним неохота. Мы реально с ним дружили в бассейне, но отношения – нет и нет. Не то, чтобы Сеня мне не нравился, он норм, но сильно странный. Иногда он замечал такие вещи, на которые, так мне кажется, обращают внимание нетипичные не от мира сего люди. А в плавании, вообще в спорте, нельзя быть не от мира сего. Надо работать на результат, надо умирать на дорожке, на морально-волевых дотягивать и не бросать. Спорт – не для романтиков-хлюпиков, спорт жесток, здесь надо быть зверем, можно волком в овечьей шкуре, но лицемерие – это не про Сеню. Искренность наказуема, но Сеня всегда именно такой, наверное поэтому ч с ним всегда общалась, он надёжный, не сдаст, не наврёт. Скажет как есть, не станет юлить и ужом вертеться. Например, едем в метро, а он мне говорит, что в метро свой запах, ему этот запах нравится. Я не знаю, какой там «свой запах», ерунда какая-то. Бомжами, что ли воняло? Или как-то в зимнем лагере мы долго гуляли в парке, и он сказал, что ему теперь не только осень нравится, но и зима, зиму он только сейчас полюбил, вот в этот самый момент. Как может нравиться осень, скажите мне? Ну там рыжие листики кленовые, я ещё могу понять, жёлуди там, каштаны. Но дождливый октябрь и промозглый ноябрь − я не верю, что кому-то такое понравится. У меня всегда гайморит и отиты обостряются в октябре. Зима другое дело. Зимой и коньки, и лыжи, и «ватрушки». Но как Сеня, с которым мы и на коньках, и на лыжах катались в редкие зимние выходные, как он мог осень любить больше зимы?! Много ещё разных странностей Сеня мог наговорить. Например, про гильотину, бе-е-е. Зачем об этом вообще говорить, о пытках и казнях? Когда мы были в Петербурге, он всё радовался, что в кунсткамере побывали, и всё сокрушался, что в крепость какую-то не попали, где орудия пыток, фу. Или, например, он мне признался давно, что ждёт, когда к нему с вестью прилетят совы, представляете? Он хотел попасть в другой мир, как мальчик-волшебник. Это нормально? А когда он узнал, что в фильме про этого волшебника не по-настоящему летают на мётлах, с ним случилось что-то вроде помутнения разума. Он в детстве считал, что в фильме летают на мётлах по-настоящему! Я всегда говорила Сене, что он просто ненормальный, если надеется улететь куда-то на метле, ждёт вестей от сов или верит, что рано или поздно у него в квартире окажется сказочный гонец. И Сеня соглашался со всем: наш реальный мир − в нём нет места ни совам, ни прочим чудесам. Но, понимаете?, он всё равно ждал сов и верил, что где-нибудь когда-нибудь снимут фильм с настоящими волшебными мётлами, поймают настоящего хоббита и рассеют на врага реальную волшебную пыльцу. Он всё время жил в каких-то своих мыслях. Он и плавать-то любил, не потому что человек-рыба (у нас в группе все немного рыбы) или на худой конец слащавый Ихтиандр, а потому, что в воде ничего от размышлений его не отвлекало. То есть он плыл и думал, плыл и думал. Он рассказывал о каких-то странных книгах, где время идёт вспять, а какие-то доны наблюдают за планетами из своего научного центра и посылают туда сотрудников. Он бредил ладно там звёздными войнами и другими вселенными, а он бредил каким-то старьём. Например он уверял, что Бэтмен – это древний итальянский герой Зорро, а не Бэтмен − он это утверждал по серьёзке, представляете? И дома у Сени была рапира. Он ей иногда фехтовал, во всяком случае, он об этом рассказывал. И ещё меня бесило. Сене всё легко давалось. Он мог запустить небесный фонарик и пожелать «пять» в году или выполнить очередной разряд. И всё исполнялось! Сколько раз мы с ним запускали – у него исполняется, у меня – ни разу! Однажды у Сени заболела мама. А это просто крах для них. Кроме того, что просто плохо, когда мама болеет, а тут ещё у него в семье мама – главная, ну в смысле она – главный бухгалтер в кафе. Болеть ей вообще нельзя. Ну и угрохали кучу денег на обследования. И никто ничего сказать не мог из врачей. Тогда уборщица в их кафе насоветовала бабку из деревни. И папа Сени повёз маму Сени в эту дыру за двести кэмэ, если не за триста! Бабка что-то там пошушукала, поколдовала, дала травяной сбор, кусок глины, сухарь и сжечь какие-то бумажки и сказала, что на Сениной маме был сглаз. Ну и понятно, она его сняла. И Сеня мне на полном серьёзе это всё рассказывал, что бабка его маму вылечила. Я говорю: