А.В. Леонов - УБЫР. Проклятье колдуна

Если Бредихин сознательно отказался от того, чего сроду не имел, то история Константина Васильевича Руденко была совершенно иной. Он прожил обычную трудовую жизнь, не особенно богатую мятежными ветрами и приключениями. Это не значит, однако, что Константин Васильевич скоротал век в мещанском болоте. И в обычной трудовой жизни достаточно простора для исканий, сомнений, для побед над собою и над обстоятельствами. С годами Константин Васильевич стал одним из лучших хирургов города. Он вполне прилично обеспечивал семью – эта ячейка общества располагала просторной квартирой, машиной, гаражом, дачей. Руденко ощущал себя вполне успешным человеком – и редко когда мог отделаться от ощущения, что всю жизнь исполняет какой-то долг, справедливый, но самому ему не нужный. Его мало интересовала дача, ещё меньше – гараж, и совсем никак – машина. То обстоятельство, что дети выросли и стали самостоятельными, Константин Васильевич воспринимал как возможность сбавить скорость житейского марафона. Эти настроения, однако, совершенно не разделялись его супругой. По её мнению, семье столько всего не хватало до планки «всё, как у людей», что возникал чисто научный интерес – и где это она таких людей видала? Завершилось это противостояние тем, что Руденко понял: или он так и будет всю жизнь скакать, повинуясь известному закону возвышения потребностей, или… не будет. Константин Васильевич выбрал второе. Подобно тому, как другие из узкого мирка с боем вырываются на широкие жизненные просторы, Руденко с боем вырвался из просторов в мирок: развёлся с супругой и оставил хлопотливую работу врача. Впрочем, он не изменил медицине окончательно – только перешёл в ту её область, где уже некуда спешить и незачем нервничать. Так, в роли простого санитара, добровольный отставник пришёл в равновесие с окружающей действительностью. Он неспешно смаковал жизнь, полёживал с интересной книгой под уютной лампой, умеренно попивал водочку и любил покалякать о том о сём со своим бывшим сокурсником – нынешним напарником.

В противоположность товарищу, Константин Васильевич обладал самой мирной внешностью: невысоким ростом, жидким венчиком седины вокруг блестящей лысины, небольшой всклокоченной бородкой и близоруким взглядом из-под толстых стёкол очков. Если Бредихин смахивал на Бармалея, то Руденко походил на Айболита, немного обрюзгшего и, говоря по правде, слегка опустившегося, но при том не утратившего наивности и добродушия.

Однако нужно заметить, что сами по себе биографии двух приятелей не имеют прямого касательства к основному течению этой истории. Они, биографии, только поясняют, отчего составление заключения о смерти Прохорчука было отдано на откуп простым санитарам, которые, увы, основательно схалтурили. Не будь этой беспечности, может быть, события развивались бы иначе, и один из этих Диогенов не поплатился бы жизнью. Но – если бы да кабы…

Айболит с Бармалеем стояли перед анатомическим столом и озадаченно смотрели на мёртвое тело. На столе лежал сухой и крепкий старик с раздробленной головой. Веки покойника закрылись неплотно. Форточка в окне была приотворена, ветер поигрывал занавесками и раскачивал лампочку под потолком. Мощный светильник над столом ещё не включали; на лице трупа плясали изменчивые пятна света и тени, и оттого застывшие глаза время от времени жутковато поблескивали. Но, конечно, не эта иллюзия околдовала санитаров, и не вид изувеченного черепа приковал их к месту. Они давно привыкли к подобным зрелищам, к тому же сейчас их защищали бесплотные, но надёжные облачка – облачка винных паров. Картина, страшная для другого человека, Айболиту с Бармалеем говорила только о том, что дела в подлунном мире идут своим порядком: продолжается обычная жизнь, продолжается обычная смерть. Что нарушало естественный ход вещей, так это странная дырка под мышкой у старика.

Отверстие, сантиметров семи-восьми в диаметре, имело правильную, словно циркулем очерченную форму; кожа по краям его аккуратно подворачивалась вовнутрь, будто обёрточная бумага, наклеенная опытным упаковщиком. Нигде ни шрама, ни складки, но самое дикое заключалось в том, что за отверстием темнела пустота, словно бы эту дыру пробили не в человеческой груди, а в барабане.

– Вот тебе и нате, хрен из-под кровати, – пробормотал Бредихин. – Как это его угораздило?

– Что тут думать? Прыгать надо, – отозвался Руденко цитатой из бородатого анекдота. – Давай быстрей вскрывать, ещё же заключение писать надо!

Составлять заключение о причинах смерти санитару никак не положено, это дело эксперта. Но у эксперта нынче выдался юбилей тёщи. Пропускать это мероприятие было нежелательно – по дипломатическим соображениям, а также по причине большого кулинарного мастерства именинницы. Поэтому эксперт, выкатив бутылочку отличного коньяка, попросил Константина Васильевича, квалифицированного медика, выручить – произвести вскрытие и написать черновик заключения. Эксперт, в ясных случаях, уже не раз прибегал к помощи Руденко. Нынешний случай не обещал никаких сложностей, ибо и без вскрытия было понятно, что погибший отнюдь не отравился.

Прохорчук Виктор Сергеевич, 1916 года рождения, и без дурацкой дыры имел веские причины для того, чтобы расстаться с жизнью: множественные открытые черепно-мозговые травмы, обширное кровоизлияние в мозг, травмы мозга осколками костей черепа. В административном кабинете, проявляя признаки нетерпения, товарищей дожидался коньячок – лишнего геморроя совершенно не хотелось. Быстренько проделав для очистки совести положенные действия, Руденко зашил тело. Покуда он набрасывал заключение, где ни словом не упоминалось о загадочном отверстии, Бредихин порезал батон и открыл банку с кабачковой икрою.

По школьным коридорам он, как и прежде, ходил с робостью, и однажды мальчик понял: если он, в самом близком времени, не отважится на настоящий поступок, то робость возьмёт верх, и все его занятия окажутся бесполезными, а надежды – тщетными. «Завтра!» – сказал он себе… и всей душой прочувствовал мудрость английской пословицы: завтра – не наступает. Или сегодня, или…

От мысли об этом «или» ему стало так горько, что на следующей перемене он бегом выбежал из класса и помчался по школе, высматривая Витю. Второгодник – куда б ему деваться – обнаружился очень скоро. Витя не спеша прогуливался по коридору, и лицо его выражало всегдашнюю наглость и отсутствие определённых планов. Навстречу ему, с поджатыми губами, выступал отличник. Чем ближе подходили они друг к другу, тем больше таяла решимость отличника, и тем назойливее звучал в душе его шепоток: «Давай как-нибудь в другой раз…» Не обрати в ту минуту Витя на него внимания – и, может быть, вся жизнь отличника сложилась бы иначе; но, ни сном ни духом того не ведая, двоечник оставил в тот день свой след в страшных событиях, что свершились спустя многие годы.