Екатерина Кузнецова - Темная волна. Лучшее 2

– Может, кого из первого круга возьмешь?

Кардашов покачал головой:

– С твоими послушниками мы до поздней ночи там провозимся.

– Ну да, знаю-знаю. Что ж поделать – не самые лучшие ученики.

– Или учитель? – хмыкнул Кардашов.

Антон лишь укоризненно покосился на него.

– Тебя проводят. Жди в машине, я минут через десять выйду.

– Можно не провожать, я у вас тут, как дома, считай. – И следователь направился к выходу.

Ждать иерофанта пришлось не десять минут, а добрых полчаса. Он появился на крыльце, в мантии нараспашку и с сумкой на плече, набитой всем необходимым для проверки. Забросил сумку и сам расположился на заднем сиденье служебной «Волги». Кардашов недолюбливал и эту его привычку ездить сзади. Будто генерала какого-то возишь, а не сектанта. Двинулись в тишине – музыку Антон всегда просил не включать. На полдороги Кардашов глянул в зеркало и поймал тяжелый взгляд жреца. Сзади раздалось пощелкивание пришедших в движение жемчужин:

– Тебе не нравится со мной работать, – он именно утверждал, это Кардашов понял точно. – Почему?

Следователь задумался над ответом. Он ни разу за два года сотрудничества не пытался сформулировать причину своей неприязни. Потер седой висок и устало, нехотя сказал, глянув в зеркало:

– Думаю, из-за специфики твоей деятельности. Заговоры, ритуалы, обряды – все эти дела на крови, таинства. Не люблю я это.

Антон кивнул:

– Не любишь, но птичий черепок, который я тебе дал, на шее носишь.

– А это вопрос или утверждение?

– Утверждение.

Кардашов криво усмехнулся:

– А с чего ты взял, что ношу?

– Знаю. Это ведь так и есть.

– Ну да. Ношу. «Мгла слепа в нашем мире, но щупальца ее рыщут среди людских душ, выискивая слабых, чтобы испить их и, окрепнув, пожрать все сущее, и лишь защита на крови – оберег от нее», – так вроде ваши проповедники на площадях кричат?

– Практически дословно воспроизвел. То есть дело не лично во мне, а в сфере моей работы?

– Получается, что так, – вздохнул Кардашов.

– Не могу сказать, что сильно переживал по этому поводу, но рад слышать. Все мы – дети Суритска, никуда от этого не деться. Просто кто-то – приемные и упираются руками и ногами, отказываясь видеть реальную картину мира. А родные принимают со смирением этот мир с его испытаниями и Мглой.

Следователь поморщился:

– Вы все так пафосно и красиво говорите о Суритске, будто это и не трагедия вовсе была, а благодать божья.

– Любая трагедия есть благодать божья. – Глаза Антона блеснули, он склонил голову чуть набок, наблюдая за Кардашовым, но голос оставался таким же холодным и отстраненным. – Вопрос в том, для каких богов эта благодать.

– Вот о чем я и говорю. Ваш пафос и попытки придать всему поэтичность и божественность меня раздражают. Я служил на границе Суритска, в карантинной зоне. Два года там провел, в караулы ходил. Дня там нет, солнце больше не касается города. Лишь иногда чуть светает до сумерек. И в этих сумерках с дозорных вышек в бинокль виден частокол вдоль объездной на окраине города. Многокилометровый частокол, и на каждый кол насажено человеческое тело. Что в этом божественного и благодатного? Карантинную зону организовали, повырубив и выкорчевав лес вокруг города на два километра, потому что люди пытаются выбраться из города. И им, соответственно, нужно преодолеть два километра чистого поля, за которым стоим мы. Они идут и идут. Каждую ночь кто-то пытается выбраться. И в лесу постоянно крики людей. Их там ловят и частокол растет. Но многие выходят из леса. А у нас приказ – не выпускать и стрелять сразу на поражение. Войти и выйти из карантинной зоны может только спецподразделение группы сдерживания, разведчики. Знаешь, почему такой приказ?

– Из-за… – Антон замялся. – Особенностей в работе радиосвязи. Нет возможности связаться с командованием и доложить. Там же вся связь теперь голубиной почтой.

– Особенностей? – Кардашов почувствовал, что начинает заводиться. – Это не особенности, это… – он замолчал, силясь подобрать слова.

То, что происходило с людьми, пытавшимися воспользоваться рацией или телефоном, до сих повергало его в дикий первобытный ужас. Сослуживец Кардашова, вновь прибывший из учебки молодой паренек, стоял на посту, когда к его вышке вышла большая группа перебежчиков. В панике он схватился за рацию, обязательную к ношению в карауле, несмотря на ее бесполезность. Перебежчики прошли, не встретив сопротивления, а разводящий нашел паренька мертвым наутро. Новобранец штык-ножом вспорол себе живот и выколол глаза. Говорят, ему так повелели голоса, поселившиеся в каналах связи возле Суритска. Перебежчиков к полудню настигла группа сдерживания в заброшенном селе и сожгла заживо из огнеметов.

От воспоминаний Кардашова отвлек голос с заднего сиденья:

– Я знаю, что там со связью. И с беженцами.

– Откуда?

– Жемчуг для маски я собирал на берегу восточнее Вороньего мыса. Если ты знаешь, где это.

Кардашов знал. Он почувствовал, как выступил на спине ледяной пот и вздыбились волосы на затылке. Голос за спиной продолжал:

– Говорят, что море ушло от берегов Суритска. И не возвращается. Нет приливов. Уверен, ты слышал об этом. И это действительно так. Я видел край этого моря, дошел до него по обнажившемуся дну и у кромки воды вознес молитвы богам. Так что можешь не выебываться, капитан. Про Суритск я знаю уж никак не меньше твоего, – Антон положил бледную ладонь на плечо Кардашова, и он на миг увидел…

Бескрайнее ночное небо с хаотично перемешавшимися созвездиями. Далеко на горизонте еле видные огни пожаров в бухте, где лежит город. Тонкая ниточка светлого неба над сопками за городом и черная беззвездная воронка над ним. До самой бухты тускло поблескивает вязкая поверхность, бывшая некогда морским дном. Запах ила и гнилой рыбы смешивается со свежим бризом. А невдалеке плещется черная вода, и у самой ее кромки стоит на коленях закутавшаяся в мантию фигура, вздымает к небу тонкие белые руки, и сквозь плеск над водой плывет гулкое песнопение на неведомом языке.

Иерофант убрал руку, и видение исчезло, а Кардашов еле успел вывернуть руль, чтобы не вылететь на встречку. Отдышался, утер пот со лба. Сердце билось в груди, как обезумевшее.

– Антон, не делай так больше. Понял?

Тот лишь кивнул в ответ.

Когда подъезжали к Муравейнику, Кардашов с неожиданным для себя злорадством отметил, что жрец принялся массировать виски – у него началась мигрень.

Судмедэксперт, криминалисты и присланный не отошедшим от похмелья участковым молодой лейтенант толпились в коридоре, не решаясь пройти дальше в квартиру, когда Кардашов с Антоном поднялись к ним на лифте.