Герман Чернышёв - Свет Неутешенных

Подоспел Вьюк с лопатой, на которой намертво засохли комья грязи.

– Не думал, что нам придётся хоронить безвестных ублюдков вашей дражайшей тётушки, – бегло заметил он, принимаясь копать прямо под деревом. Лопата добротно рубила корни, стоял страшный скрежет, в земле обнаружилось полно мелких камней.

– И правда, мастер Дэйдэт, – повешенный глухо рухнул Тюку под ноги, после того как тот перерезал верёвку охотничьим ножом. – Раньше я не наблюдал в вас такого уважения к мёртвым.

– Это не уважение, это предусмотрительность, – Дэйдэт заложил большие пальцы за ремень. – Не случайно носителя этих славных брючек повесили возле пристанища моей тёти. Он работал на неё. Иной причины надевать… подобное я не вижу. Очевидно, его повесили до пожара. Одежда у него пригорела, видите?

– И зачем? – Вьюк, уставший копать, отошёл от неглубокой ямы, которую успел вырыть, и неучтиво всучил лопату кузену. Дэйдэт в сомнении поджал губы, проигнорировав вопрос.

– Управитесь без меня. Я отлучусь ненадолго.

Винный Торговец любил «Закрытый кошелёк». Хотя бы потому, что только здесь из всех прочих питейных мест в Бескоролевстве ему удавалось расслабиться.

Хозяйка Бернадетта, худощавая бледная женщина с жёсткими чертами лица, копалась в погребе по каким-то своим нуждам. Посетителей насчитывалось не так много, да её и не осмеливались беспокоить по поводу мелочей, навроде иссякающей выпивки. Она приходила и освежала кружки в то время, которое считала для того подходящим.

Трактирщица брала пробы из новопривезённых бочонков, стоящих в ряд у стены почти до потолка.

– Как идут дела? – осведомился Дэйдэт, спустившись по проседающим шершавым ступеням в полумрак погребка, развеиваемый светом фонаря.

– Как обычно, дорогуша, – отозвалась Бернадетта, закупоривая очередной испробованный бочонок. – Соболезную по поводу Дэйды, если тебе требуются мои соболезнования. Но ты же не за ними пришёл.

Дэйдэт признательно покивал.

– Ты женщина влиятельная и горячо мной уважаемая. «Закрытый кошелёк» всегда был твоими ушами. Может, кто-то из твоих пьяниц слышал, что творится в поместье «Далроп»?

Бернадетта остановилась на миг.

– Это не то место, о котором ходят слухи, дорогуша. Полгода назад я пыталась разузнать о нём поподробнее и лишилась помощника. Я больше не собираюсь платить такую цену за твои опасения. Я – трактирщица, и всё. И всё, дорогуша.

На лице Дэйдэта возникло смутное сомнение и сразу сошло.

– Что-то происходит в Дерваре. Появление Коричневых – тому подтверждение. От всего трактирная дверь тебя не отгородит. Сколько бы головорезов вроде Лускаса её ни охраняло.

Хозяйка покачала головой и двинулась к очередной бочке.

– «Закрытый кошелёк» – всё, что меня волнует. Возвращайся к своему вину, дорогуша. Ты слишком печёшься об этой мерзкой дыре. Она этого не заслуживает.

Лекмерт во многом напоминал трактир. Туманное и молчаливое прибежище мастеровых, разношёрстных скитальцев и торгашей под предводительством кружки эля, или вина, в принципе, на их вкус. Правда вот хозяин не особенно заботился о благосостоянии и безопасности народа своего трактира. Настолько не заботился, что одним чудным утром один из придворных обнаружил пустыми покои его величества Гемцека.

Побег короля, если можно так выразиться, – в конце концов, его никто не запирал – обернулся тучей панических домыслов, отчаянных проклятий и сетований. А ведь у людей и без того было о чём поразмыслить. И уродливые бестии, рождённые Корневым мором, не были единственной неурядицей.

Что-то нехорошее творилось в последние месяцы. Дневной свет потускнел, и люди вслед за ним. Мелкие властители отгораживались от происходящего как могли – всё больше неугодных находили приют в Дерваре. Угрюмые вереницы охраняемых повозок тянулись по большаку на юго-восток, некоторые из них не возвращались.

Морось сделала потёмки совсем невыносимыми, мало того, что и так было тревожно. Не отнимая далеко посаженных глаз от тракта, Нерори стал с недовольством расправлять плотный капюшон стражницкой куртки. Его вьющиеся волосы, пожалуй, лучше подошли бы к другому лицу, не к его физиономии, слегка помятой, обвисшей – неказистой, одним словом.

«Проклятый дождь, проклятая работа, проклятый капюшон…» Свежевыкованный меч, полученный им в оружейной на днях, оттягивал пояс, чем тоже порядком нервировал. Но остролицый увалень Шнас, поставленный с ним в караул, раздражал куда больше.

– Мы тут весь день торчим, – напомнил Нерори с неохотой. Разговор с самого начала не заладился, только от молчания уже воротило. – Какой толк караулить пустую дорогу? Пора возвращаться в город. К тому же дождь, если ты не заметил.

– Ты подожди, – Шнас показал неровные зубы, сложно сказать, было ли это ухмылкой. – Слышал бы тебя… – тут он осёкся и сдвинул в сторону нижнюю челюсть. – Н-да… Мы стражники, наше дело стеречь. Подождём ещё. Ночь, если ты заметил, не наступила. Я ведь тебя так и не расспросил… По поводу той стычки. Двое патрульных убиты. Глава Мейнок… дерьмо, не верится, что его кто-то уложил. Ничего внятного нам не сказали.

Нерори безмолвно уселся под ивой, раскинувшей реденькую крону над придорожной канавой, и спрятал руки под плащ, проигнорировав недоверчивый взгляд худощавого патрульного.

– Ты бы не убил, – Шнас оценивающе прищурил тёмные глаза. – По правде, некоторые и такие мысли допускают. Дурачьё. Ни один боец из тех, кого я знаю, с Мейноком бы не справился. Вот мне и интересно – кто. Кому наш угрюмый предводитель уступил в схватке?

Нерори смолчал опять. Шнас криво вильнул головой, его физиономию исказило нетерпение, пальцы впились в истрёпанный пояс, хотя легли бы на рукоять клинка определённо с большим удовольствием.

– Как ты пережил ночь, которую Мейнок не смог? – глумливый голос прозвучал тихо и несвойственно настороженно. Шнас ненавязчиво, как бы опасаясь спугнуть таинственные подробности, приблизился, стряхивая морось с травы. – Почему нам не показали тела? Пеклись о наших желудках?

– Караул окончен, – Нерори с внешним равнодушием поднялся и, взявшись за рукоять меча, перешагнул канаву. – Я возвращаюсь в город. Хочешь стеречь пустую дорогу – стереги, мешать тебе не буду.

В туманном сумраке маячили Глухие ворота, озарённые изнутри едким светом настенного факела. Они почти не охранялись.

Двое желтозубых стражников, примостившихся за отсыревшим дощатым столом у стены, продолжали хмелеть, потягивая из бурдюка густое пойло. Натянутые капюшоны могли бы выдать их за вполне себе приличных малых, если бы не кривой говор.