Герман Чернышёв - Шелест сорняков

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В коллаже на обложке использована фотография:

© kvkirillov / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

– Ты виноват… – послышался странный шёпот. – Ты…

– Кто здесь?..

Тишина. Никто не ответил. Только грязная занавесь слегка зашелестела. «Должно быть, сквозняк». В спальню проник тусклый свет. В мертвенном мерцании стали отчётливо видны струйки коричневатого дыма, он полз по сгнившим доскам пола, перебирался на пропитанные влагой стены и скрывался в тени.

– Убийца. Ты убил его, – гадкий бархатный голосок пронизывал рассудок, скрёбся изнутри, царапал и шипел, как дряхлая кошка. – Того, кто спас тебя. Того, кто доверился тебе. Убийца, – в стене прямо над кроватью закопошились и забегали маленькие ножки. Но писка не последовало. «Кто это, крысы? Или…» – Упал. Свалился вниз. В Глубины. Ты столкнул его, ты убил его. Ты должен был сдохнуть. Ты должен быть на его месте. Ты должен гнить в Корнях, – снова возня в стенах. Теперь уже слева. «Одеяло, скорее под одеяло и спать. Надо как можно скорее уснуть, иначе…» – Не вернуться тому, кто упал в Глубины. Пропасть и не вернуться.

«Очнись! Да очнись же ты!»

– Убирайся! Оставь меня в покое!

– Ты обрёк его на смерть. В нём была Ясность и страх. А что есть в тебе? Ты простой уродец. Жалкая одинокая бестолочь. Никчёмная тварь, как та, в которую ты хладнокровно всадил клинок. Нет-нет. Ты хуже. В том существе была Ясность, а в тебе нет ничего. Ничего, кроме презренного сожаления. Отвратный, скулящий и ноющий уродец.

– Прочь! Вайтеш!

– Эй, выродок, заткнись! – окрик оборвал зловещие сновидения. Оддо потёр слипшиеся веки, пальцы всё ещё плохо слушались. – Или хочешь спать под дождём? Ну ты, мешок дерьма, выбирайся из кровати! – в дверь раскатисто постучали. Оддо встал с постели и быстро отпер. В коридоре стоял заспанный трактирщик с грубоватым лицом, по виду он только что проснулся. – Выродок, чтоб тебя сырость заела, – он схватил Оддо за край влажной куртки с медными пуговицами. – Спал на моей кровати в этих лохмотьях?

– Я заплатил вам четыре медных ойта, – Оддо вырвался.

– Плата дерьмовая, за такого урода надо брать восемь. Тут тебе не Таргерт, я тебя облизывать не буду.

– Но у меня столько нет, вы же сказали – четыре.

– А теперь говорю – восемь, – трактирщик закашлялся. – Восемь медяков или проваливай. И посох свой забери. Уродец.

Выглянув из входной двери, Оддо почти ничего не увидел. Было далеко за полночь, трактир заволокло дымкой.

– Чего медлишь, выродок? – осведомился хозяин, спускаясь по лестнице, чтобы запереть дверь.

– Долго до ближайшего города? – Оддо поглядел в темноту.

– Тебе без разницы, – трактирщик гадко осклабился. – На большаке тебя или прирежут, или звери заедят. Всё одно – украсишь грязищу своими кишками.

Оддо хлюпал по дороге в сторону, как ему казалось, тракта. «Гостеприимное местечко. Хотя иного гостеприимства я и не заслуживаю. Подохнуть на дороге с разодранным брюхом – далеко не так уродливо для уродца».

– Убийца! – послышался женский крик.

– Что, неужели опять?.. – Оддо тряхнул головой, чтобы избавить разум от навязчивых видений, но крики не прекратились.

– Пропади ты пропадом, визгливая шлюха! – раздался старческий смешок.

Это удивило Оддо. «Старик – здесь? В такой час?» Он поспешил на вопли, которые доносились откуда-то из темноты. Вскоре в стене ливня забрезжило неяркое пламя свечи.

На перепутье большака из земли торчал железный фонарь на длинной подпорке в человеческий рост. От дождя его укрывала деревянная миска, водружённая сверху. По ней струилась вода, да так сильно, будто кто-то лил её на светильник из трактирной кружки.

Оддо не сразу заметил, что возле фонаря лежит мужчина. Бездыханный, раздетый по пояс. Простолюдные кожаные брюки, опоясанные верёвкой в палец толщиной, скрывали в складках кровь, смытую дождём. Живот был грубо распорот от правого нижнего ребра до пупка. Натруженные, распухшие пальцы по-прежнему слабо подёргивались. Рядом валялся колун с гладкой рукоятью, отшлифованной шершавыми ладонями. На лице убитого застыла мольба, испуганная гримаса.

– Заткнись, дрянь, – поблизости послышались шорохи и сдавленное стенание. Оддо пригляделся. На тракте в грязи барахталась молодая женщина. Над ней склонился какой-то старикашка с седеющими всклокоченными волосами, некрупный, но его пальцы сдавили плечо плачущей бедняжки хваткой покойника. Он принялся сдирать с неё домотканую одёжку, попутно стаскивая с себя замызганные штаны.

– Эй! – крикнул Оддо.

Мужчина повернулся. Кровавые колечки, тлеющие во мраке, нисколько его не удивили. Он подскочил на месте и бросился вперёд. Посох достиг его физиономии раньше, чем он приблизился.

Женщина не прекращала рыдать, впиваясь в лицо побелевшими пальчиками. Оддо подумал, что будет рассудительнее дать ей отойти от пережитого и подошёл к нападавшему. Тот лежал без сознания рожей кверху. Недлинную щетину покрывала грязь, ему было далеко за шестьдесят. «Как это, старик – грабитель и насильник?»

– Мой муженёк… – пролепетала женщина. – Он мертв, да?

Оддо сочувственно кивнул. Женщина подошла к фонарю, посмотрела на мужа, затем подобрала колун.

– Что это вы… – не успел Оддо договорить, как она рубанула старика по груди. После чего ощупала его куртку и выудила из внутреннего кармана несколько серебряных ойтов.

– Держи выродок, это тебе за помощь, – она кинула в грязь монету и посмотрела на Оддо. – Миленькая курточка.

Тот не нашёлся, что сказать, лишь ошалело воззрился на нещедрую благодарность, которая валялась у его ног.

– Бери, чего ждёшь? – женщина быстро пошагала прочь. – Задержишься здесь на подольше – так же кончишь. Поверь, тебе повезло, что это была я.

Оддо подцепил пальцами монету.

– Как добраться до ближайшего города? – спросил он, протирая её о рукав.

– Иди за мной, если не боишься. Как имечко твоё, выродок?

Оддо ничего не оставалось, кроме как последовать за женщиной, и вскоре он поравнялся с ней.

– Оддо.

– Думаю, в разъяснениях ты нуждаешься больше, чем в благодарностях. Я Минди.

– Приятно повстречаться.

– Вовсе нет. Ты скорее напуган, чем рад. Дохлый ублюдок возле фонаря был моим супружником. Тот ещё мешок дерьма, уж поверь. Обращался он со мной нередко так же сладко, как и тот старикан. И я довольна его смертью.

– По поводу этого. Вероятно, это немного неучтивый вопрос, но…

– Неучтивый? – Минди грубо расхохоталась. – Ты почти застал меня нагишом с ножом в горле, ещё более опороченную, чем сейчас. Забудь о вежливости, выродок. Спрашивай.