Герман Чернышёв - Шелест сорняков

Последняя корзина иссякла, и вместе с очередными благодарностями мать сбагрила Ротерби и сынка в подмастерья, когда отшельник немногословно обмолвился о том, что сорняки скоро его доконают. По-видимому, общества дочери ей вполне доставало. Не сказать, чтобы Тнайт очень огорчился.

Жизнь в семейном доме не прельщала его. Отца он не помнил, тот скончался от сырости, ещё когда его сынок был несмышлёным ребёнком. А в вишнёвом саду Тнайту делалось как нельзя более спокойно от шелеста ароматных вишнёвых листьев и тёплого ветерка, любящего наведаться к своему доброму приятелю Ротерби.

Но как-никак увиденное на болотах искоренило в сердце подмастерья всякую скептичность. И теперь он не мог выкинуть из головы то, о чём раньше забыл бы спустя час. «О какой ерунде он там толковал? И откуда ему известно о том, что я был на болотах? Это один из вайчеров? Вряд ли так».

Заходя в вишнёвый сад, Тнайт всё ещё не придумал, как убрать задумчивое выражение со своего лица. Мастер Ротерби, без сомнений, догадается, что он встревожен. Отшельник знал его повадки, пожалуй, даже лучше, чем их обладатель.

Всякий раз, когда Тнайту делалось тоскливо или иное досужее беспокойство мешало ему работать, Ротерби начинал подозревать это уже заранее и отпускал его развеяться в «Рыбу на мелководье» или в любое другое место. И дело было далеко не в одном добросердечии.

Когда Тнайт хандрил, он становился ненаблюдательным и проводил оставшийся день в объятиях сонливости. В таком состоянии он мог легко попортить корни молодых вишен, а сорняки выдернуть и вовсе без корней, так что их потом было и не найти. Поэтому Ротерби выказывал не только заботливость, но и предусмотрительность. Он любил Тнайта, пожалуй, даже как сына, но и вишни свои он тоже любил.

Отшельник восседал на пороге своего дома, как на троне, и потягивал дым из трубки, наблюдая за ксоотами, устроившимися в корнях деревьев. Сад полнился урчанием и посвистыванием ветра. Вишни, как и всегда, благоухали, хотя Тнайту показалось, что сегодня это почему-то не радует Ротерби. Его волосы примялись после длительного сна. Под ногтями чернели кусочки коры, которую он, очевидно, и не думал выковыривать.

Тнайт следил за чистотой своих рук и, откровенно говоря, удивлялся тому, что отшельник так наплевательски к этому относится. Но всё-таки он копался в земле куда усерднее. В конце дня, проведённого за работой с граблями, лопатами и садовыми ножницами, ему не всегда удавалось разглядеть кожу под слоем грязи на кистях и предплечьях. В то время как руки отшельника всегда оставались приблизительно одинаково перепачканными. Пятнышко тут или там, многочисленные подсохшие царапины от колючей облепихи – в саду росла и она.

К Тнайту приковылял один из ксоотов и уткнулся мордочкой ему в ногу.

– Мне в голову пришла странная мысль, мастер Ротерби, – сказал подмастерье, поглаживая существо ладонью.

– Да, Тнайт? – отозвался отшельник и выпустил клуб дыма, который тут же развеял тёплый ветерок.

– Помните, вы говорили, что люди после смерти становятся ксоотами, а после вновь делаются людьми. Также вы уверяли, что эти ксооты никогда людьми не были.

– Помню, и что с того?

– Любопытно, – Тнайт усмехнулся. – Что суждено этим ксоотам после смерти? А, мастер Ротерби? – не получив ответа, он поднял голову и обнаружил, что отшельник уже скрылся за дверью. – Мастер Ротерби, что случилось?

Тнайт беззаботно почесал ксооту макушку, на которой росло несколько редких волосков, и неторопливо зашёл в дом. Ротерби стоял подле карты Таргерта, висящей на стене у камина. На этот раз он не захотел усаживаться в своё кресло. В его позе проглядывалось волнение.

– Я должен идти. Побудь здесь, пока я не вернусь.

– Куда, мастер Ротерби? – Тнайт состроил удивлённое выражение. – А как же ваш вишнёвый сад? И тут же ксооты. Мне одному присматривать за ними?

– Именно так. Да смотри, чтобы они не разбрелись. Я буду через несколько дней.

Отшельник снял плащ с крючка у двери и без каких либо иных объяснений вышел за порог.

«Ну, это уж никуда не годится, – обиженно подумал Тнайт. – Сколько можно оставлять меня одного среди всех этих сорняков и вишен?» Ему и самому требовалось кое-что выяснить. Он вышел из дома и окинул взглядом заросли кроличьего сорняка. Ксооты слонялись по саду, поглядывая на него кровавыми колечками. Тут подмастерье осенило.

– Вы же потерпите без меня денёк-другой? – спросил он, поглядев на ксоотов. – «Раз отшельник ушёл, ему не узнать, что и меня здесь не будет», – Тнайт аккуратно подтолкнул первого попавшегося уродца к двери. – Не всё ж вам в траве шататься.

Когда последний ксоот переступил через порог, подмастерье тихонько затворил дверь и запер её на ключ.

– Кто-нибудь принесёт мне… – заворчал Ойтеш, потирая глаза, и замолчал, вспомнив, что он не дома. Не то что не дома – вообще не пойми где. Он очнулся от беспокойных сновидений возле сломанной полусгнившей изгородки. Попытался встать, ухватился рукой за необтёсанный колышек и вогнал в палец здоровенную занозу. В попытке вытащить негодницу он затолкал её ещё дальше.

Разжалованный королевский заместитель отрывисто захныкал, наградил сонным неприветливым взглядом окрестности и не нашёл ничего гостеприимного в том, что увидел. Пустая выложенная плитами дорога тянулась между мрачными строениями.

Зрением Ойтеш обладал неважным. Минувшей ночью он долго плёлся наугад в потёмках. Когда продолжать путь было уже глупо, он остановился и уснул там, где остановился. Как оказалось утром, силы оставили его в канаве у забора. Рядом не оказалось никого, кроме заросшего слегка седеющими волосами и щетиной пьянчужки, донельзя походящего на бродячего кота. Разве что коты не горлопанят трактирные песенки. Он и сейчас невнятно бормотал одну из них.

– Прошу прощения, – Ойтеш махнул пьяному рукой. – Где я сейчас нахожусь?

– В канаве, я полагаю, – ответил тот, и, споткнувшись, брякнулся на зад. Запахнув тряпичную, по всему видать, очень уютную курточку, он поёжился.

– Ты думаешь, что это смешно? Почему здесь так отвратно? И где тут можно поесть? Да встань же ты. Где я?

– В Дерваре, – хриплый голос пьянчужки прозвучал торжественнее некуда. – Где ещё можно поглазеть на столь любопытные виды, – он развёл руками. – Как тебе это нравится?

Ойтеш ещё раз осмотрелся. Теперь Дервар не понравился ему ещё пуще, чем когда его глаза только-только очнулись ото сна.

– А если бы я захотел отогреть замёрзшие пальцы и пообедать, к кому мне стоило бы обратиться?

Пьяница громко сморкнулся и задумчиво сплюнул.

– Что у тебя есть?