Лами Кой - Сторге

– Что, прям так? А почему? Как они могли? А остальных детей они оставили? Почему именно с тобой они…

– Да я вообще-то не жалуюсь, – перебил её Эредин. – Я зато один вырос нормальным. На самом деле у нас были, как я понимал, проблемы с деньгами, мы даже не могли платить по счетам, а для бабушки я и правда был самым любимым внуком, потому что я один ей помогал, и она забрала меня. Родители даже хотели и остальных на бабушку повесить, угрожали ей судом, но она сказала, что она им ничего не обязана, что детей они для себя рожали и меня она единственного готова взять. Она потом оборвала с отцом всякие связи, и больше я ни с кем из них не общался. …Но, насколько знаю, никто из них сейчас не остался в живых. Я имею в виду, из братьев и сестёр – насчёт родителей не знаю.

Тася после кратко парализующей паузы, будто отведя самой себе время на понимание, спросила:

– Как так? Почему? Неужто все?

– Неужто все что?

– Погибли…

– Да, но, как я уже сказал, я ни с кем из них не общался, да и все они меня по-своему недолюбливали, – понятно по каким причинам, – так что я по ним не горюю. Да и с ними не случилось ничего сверхъестественного: старший брат стал наркоманом, у него, по-моему, заражение крови вышло, двое младших братьев-близнецов сами ввязались с кем-то куда-то в какое-то преступное дело, а затем они же и преследовали эту жизнь, даже после того, как встали на учёт за хулиганство и мелкое воровство, и за это их кто-то из своих кикнул, самая маленькая сестра умерла от болезни. Всё. Что? Не-ет, никто их не заставлял. Нет, я… Я знаю, что говорить так нехорошо, но я это и не говорю всем подряд, а с братьями и сёстрами я даже вместе не рос. Я даже ни на кого из них не был похож, только на маму, поэтому, всё, что я помню об отце, это что он тряпка, которая нарожала детей, ничего им не дала, ничему не научила, зато избивала мою мать. Я считаю, что настоящий мужчина должен уметь держать, если уж не всё, то хотя бы себя в руках. А бить беспомощную женщину, какой бы она ни была – низший поступок.

– Поня-ятно, – почти пробубнила Тася, словно погружаясь в свои мысли. Мягкие подушечки её пальцев прошелестели страничками книги, пока заторможенный взгляд следил за ними и убегающими за закрывающиеся врата к ним словам, и закрыли её.

«Питер Пен. Сомнение – потеря крыльев» было написано на шероховатой монотонной соломенной обложке. Звучит не очень весело для маленьких детей, пусть внутри и говорится о беззаботном мальчике, летающем с птицами, дружащем с хитрыми маленькими феями и создающем свою команду из беспризорных, как и он, маленьких пиратов. «Наверное, это своего рода иностранная притча», – промелькнула малозначимая мысль в голове девушки. Тася отложила книгу и стала задумчиво смотреть в окошко поезда со смешивающейся в ребристые пятна высокой травой и старыми мелькающими столбами с оборванными проводами на фоне скучного дневного голубого неба, воздуха которого она не чувствовала. Она считала всю историю Эредина безумно интересной: никогда что-то такое опасное даже не показывалось близко на глаза ей, а для кого-то это была жизнь, причём несчастливая. Она бы посчитала, что сама бы вела себя в подобной ситуации по-другому, или хотя бы написала бы из этого рассказ, что на самом деле было бы, наверно, глупо. Но сейчас на Тасю словно вновь нашло какое-то настроение, как это часто бывало: вот только что она боялась таможника, вот она же с ним разговорилась и подружилась, вот они весело, почти прокравшись, как синоби, сели на поезд в скрытое купе, вот они достали немного еды, блокнот Таси, книжку Эредина, и теперь девушка не хочет ни разговаривать, ни рисовать, ни читать книжку… а просто смотреть в окно…

Эредин что-то рисовал в её блокноте, даже пару дней спустя, изнурённая Тася уже муторно описывала еле переплетающимся языком муху, что, по её мнению, слишком нагло ползала по их столу, и затем только подняла глаза на своего друга.

– Ты что, рисуешь?

– Ага.

– А что ты рисуешь?

– А вот это секрет.

– Почему? – спросила девушка и выкатила губу, явно не готовая на самом деле допрашивать парня дальше.

Но он сделал ещё пару небрежных штрихов, бросил карандаш и, тяжело поставив локти на стол и вздохнув, повернул интересующий девушку лист с грубым наброском к ней: «Вот».

– О-о-о! А что это?..

– Это…

– А! Я поняла! Это-о… инопланетянин? Ящеролюд? Сфинкс? Нет, это что-то между пресмыкающимся и человеком: это человек-дракон?

– Нет-нет – это просто человек в костюме. Это всего лишь костюм. Вот здесь отходит подол плаща.

– А-а-а! Интересно. Всё, я поняла. Это называется ретро-стиль, да? А это рюшечки такие? Или как это называется?..

Тем временем колёса прошумели громче, чем обычно, и весь вагон вздрогнул, будто на мгновение даже накренившись и снова встав на место.

– Что это? – в поезде встала тишина, как и серая картинка за окном. Они были посреди моста через реку.

Тася испуганно следила за лицом Эредина, чувствуя около него защиту. Тот напряжённо приподнялся с сидения и застыл, глядя на дверь и прислушиваясь ко всему, что творится за ней, но всё было тихо. Девушка заметила, что в этот момент венка на его виске под огненно-красными волосами вздулась, руки тоже напряглись и затвердели. Затем поезд тронулся и постучал колёсами по мосту, как ни в чём и не бывало. «Что это? Что это?» – допытывала Эредина Тася. Над её веками хмуро сжался лоб между сведёнными вопрошающими бровями. «Всё нормально», – ответил он ей, хотя и не был до конца в этом уверен.

Они доехали до ближайшего города, и команда машинистов и проводников объявила здесь «привал». Друзья собрали сумки, сдали постельное бельё и, еле передвигая почти неразгибающимися ногами, спустились на перрон. «Ух! Кажется, что мы так долго ехали!» – провозгласила Тася, радуясь свежему воздуху, и тутже потянула Эредина в город, распахивающий над ними объятья цветных и в то же время прозрачных, незримых крыльев красок пейзажа, словно защищающими то ли этот город, то ли мир от этого города.

Огромное, густоватое, словно в сахаре, небо несло по себе исключительно белых птиц и изливалось пурпурным, персиковым, янтарным и голубым там, где его не пресекали верхушки бирюзовых и зелёных елей.

«Приятный тут запах хвои», – говорила Тася, глядя себе под ноги на проминающийся под ней слой сухих неубранных иголок, и Эредин следил за её маленькими ногами в неухоженных синих старых ботиночках, хотя на самом деле его завлекали не эти стопы, стоящие на несущей приятный холодок земле, не эти живописные холмы – а те холмики, что должны прятаться у местных “деревенских” девчушек под раздуваемыми летним ветром блузками.

«П-п-пуустите меня-я!» – пришлось кричать Тасе, когда некая стража у входа в город не захотела пускать маленькую двадцатилетнюю невинную девочку. «Спокойно, она со мной, не нужно так хватать», – отвечал людям явно понравившийся им с первого взгляда Эредин.