Василий Арсеньев - Сотник Лонгин

Долго колебался Архелай, прежде чем отдал приказ силой разогнать толпу мятежников. По мосту, соединяющему Верхний город с западной галереей Храмовой горы, на подавление бунта двинулась дворцовая стража во главе с одним из военачальников Ирода. Бегущих длинною вереницею воинов взобравшиеся на крышу колоннады юноши заметили издалека. И когда те подступили на достаточно близкое расстояние, Шимон скомандовал:

– Бей Иродовых ублюдков!

Тотчас на воинов сверху посыпался град камней. Несколько человек с проломленными головами пали замертво на мостовую. Стройная цепь распалась. Военачальник Ирода, раненый прилетевшим камнем, пустился наутек, увлекая за собой своих подчиненных…

Юноши ликовали, кидая камни вдогонку уносящим ноги воинам. Первый успех воодушевил повстанцев. Но Иегуда прекрасно понимал, что без оружия не одержать победы. Тогда он обратился к Йосефу:

– В Ципори наверняка есть арсенал. Возвращайся в Галилею, Йосеф. Ты мне сейчас нужен там.

– Хорошо, Иегуда, – с готовностью отозвался Йосеф. – Городской совет я беру на себя. Считай, что Галилея уже присягнула тебе…

Они обнялись и распрощались. В ту же ночь Йосеф, оседлав коня, устремился в обратный путь, в родной город Ципори, где его ждала Мириам…

Утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в шестнадцатый год после обновления Храма сын самаритянки Архелай ввел в Ерушалаим войска, которые утопили в крови внутренний двор Храма, где приносил жертвы восставший народ.

Вечером с Храмовой горы затрубил шофар, предвозвещая наступление праздничной субботы. Солнце зашло. На небе появились первые звезды, знаменуя начало Пасхи. Но великий праздник был омрачен трауром по трем тысячам невинно убиенных людей. Во многих домах вместо благословений и молитвословий, которые обыкновенно звучали в пасхальную ночь, слышался плач вдов и сирот…

Антиохия. Сирия. Те же дни

Солнце зашло. Город объяла тьма. Мощеные улицы и площади, окруженные портиками, опустели. Стояла тишина, прерываемая разве что грохотом сапог римских солдат из ночных патрулей да шумом, который вылетал из многочисленных таверн, где ни днем ни ночью не прекращалось веселье.

В глухих переулках под покровом ночи отдавались своим клиентам дешевые потаскухи. Под утро, когда город еще спал, вдруг в тишине раздался пронзительный крик. Вскоре солдаты из патруля нашли труп женщины, которая была известной в округе проституткой. Солдаты выволокли мертвое тело за город и сбросили его в глубокий колодец, из которого шел отвратительный дух разложения…

Неподалеку от агоры, где жизнь замерла на ночь, свет лился из окон особняка с высоким портиком на входе. Этот дом был хорошо известен в высшем свете Антиохии. Его часто посещали богатые и влиятельные мужчины, уставшие от семейной жизни. Особняк отличался роскошью комнат, но особенно великолепной была спальня, освещенная в этот поздний час множеством огней, от которых было светло словно днем. На широком ложе, отделанном черепахою, на подушках, набитых нежным лебяжьим пухом, на смятой шелковой постели лежали обнаженные мужчина и женщина. Они только что насладились друг другом. Мужчина молчал. Его глаза, неподвижно устремленные в белый потолок, украшенный лепниною, не глядели на женщину, которая обладала телом ослепительной красоты, словно выточенная из мрамора богиня. Ее рука ласкала его волосатую покрытую рубцами грудь, а уста тихо шептали по-гречески:

– Мне так хорошо бывает только с тобой. И какое мне дело, что мыслями ты не со мной? Но… О чем ты сейчас думаешь? О своей службе? Может, о другой?

Мужчина, скривив губы, усмехнулся:

– Да, ты права – о другой…

Женщина тотчас изменилась в лице, отпрянула от него и села на постель. Она задрожала всем телом. Ее грудь часто-часто вздымалась. Ее прекрасное лицо с прелестными ямочками на щеках теперь пылало огнем. Правильно говорят, – от любви до ненависти один шаг…

Мужчина приподнялся и схватил свою подругу за руку, но та снова отстранилась от него, – тогда он произнес ласково:

– Кассандра. Да, я думал о другой женщине. Но ты не спросила, кто она.

– Я не хочу знать, – вспылила красавица и, немного погодя, не глядя на него, спросила. – Ты ее любишь?

– Да, – улыбнулся он. – Я не могу не любить женщину, которой обязан своей жизнью. Почти сорок лет назад она родила меня…

Кассандра обернулась и растерянно поглядела на него:

– Но… почему ты вспомнил сейчас о своей матери?

– Не знаю, – пожал плечами он. – Может, потому, что ты на нее похожа.

В лучистых глазах гречанки зажглись огоньки надежды:

– Так, у тебя действительно никого нет, кроме меня?

– Что за вопросы? – нахмурился ее любовник. – Я же не спрашиваю о твоих мужчинах.

Кассандра потупила взор. Он заметил, как по ее бледной щеке катится слеза, и ему стало жаль ее.

– Прости, – сказал он, лаская ее руку.

– Гай, – произнесла она, обвивая своими ледяными руками его разгоряченную шею, и прошептала ему на ухо. – Ты все можешь изменить! Я буду только твоей. Увези меня отсюда, Гай. Умоляю. Когда кончится твоя служба?

– Через два года, – отвечал он. – Если еще раньше не убьют на войне…

– Нет, не убьют. Я молюсь Фортуне за тебя.

Кассандра, опытная гетера, уловив желание своего любовника, сама тотчас зажглась страстью, разлеглась на постели, широко раздвинув ноги. Их тела снова слились воедино… Потом они долго лежали и потихоньку снова разговорились.

– Расскажи мне о ней… – просила Кассандра.

– О ком?

– О своей матери. Какая она?

– Я ее давно не видел. Но запомнил молодой красивой женщиной, теперь она, должно быть, постарела. Дважды в год я получаю от нее письма. Она, по-прежнему, одна. Столько лет прошло, а она так и не забыла отца…

– Ты рассказывал, что он погиб во время гражданской войны, – печально проговорила Кассандра.

– Пропал без вести, – уточнил Гай. – Никто не видел его мертвым. Мой отец воевал на стороне республиканцев и командовал легионом. Он был племянником Гая Кассия, того самого, который возглавил заговор против Кесаря. Если бы ты только знала, сколько это родство доставило нам хлопот и неприятностей! – Гай остановился, и Кассандра вдруг увидела, как скупая мужицкая слеза скатилась по щетинистой щеке его. – Бедная моя мать! Через что ей пришлось пройти. Какие унижения довелось вынести! Женщина благородной крови оказалась в положении содержанки у этого чудовища… Как его звали? Не помню. Да и не хочу вспоминать. Однажды он насиловал ее у меня на глазах. Тогда я еще был совсем ребенок. Несмышленый, глупый. Я пытался оттащить его, а он меня оттолкнул, и я больно ударился головой. Когда я вырос, я отомстил ему. Подкараулил темной ночью и зарезал эту жирную свинью… Думаю, мир ничего не потерял… Но нам с матерью пришлось покинуть Киликию и бежать в Каппадокию. Слава Юпитеру, местный царь отнесся к нам благосклонно и даже пожаловал земельный надел. На те деньги, что удалось вывезти из Киликии, мы построили крошечную виллу. Вскоре я, как римский гражданин, поступил в армию. В германской кампании был ранен. Эти шрамы, – он показал на свою исполосованную грудь, – остались с тех пор. Молитвами матери я не только выкарабкался, но за двадцать лет дослужился до трибуна когорты, что удается далеко не каждому. Впрочем, ты об этом знаешь. Хватит обо мне. Лучше расскажи о себе…